Уже потом, спустя годы, Виктор долго размышлял над цепочкой обстоятельств, но так и не смог решить, было это его собственной злосчастной судьбой или последовательностью, подстроенной кем-то.
Так или иначе, Ларсенис получил назначение в батальон отдельной мотострелковой бригады N и провоевал в бригаде в разных должностях до февраля 1987 года. Оказалось, что врач батальона — такой же офицер, как и все остальные, только чуть менее стреляющий и чуть более медицинский. Ему не полагалось операционной, только перевязочная в палатке, и то не всегда успевали ее развернуть. Он быстро сдружился с остальными офицерами, от лейтенанта до комбата. Мало кто воспринимал его как литовца — для них он был обычным советским парнем, Виктором Юрьевичем, а чаще Витей, по прозвищу Ларсик. Еще чаще его звали Шурави-табибом. А когда выявились способности Вика, его физическая подготовка, приложенная к двухметровому росту, снайперская точность и, главное, умение говорить на афганских языках, то оказалось, что цены ему нет. Виктора старались брать на боевые как можно чаще в качестве талисмана удачи. Вик нисколько не возражал.
Именно будучи еще не хирургом медроты, а мелочью, батальонным врачом, мастером на все руки, на все ноги и голову, Ларсенис и столкнулся с Мохтат-шахом.
Мохтот-шо, как его величали по-местному, казался неуязвимым. Его охрана состояла из полутора сотен бородатых оборвышей, и само по себе это не было причиной для тревоги. Проблема была в том, что его оборванцев не брали автоматные очереди. Они падали, отброшенные очередью АК, и восставали вновь, и перли вперед, как ни в чем не бывало, простреленные наискось, вдоль и поперек. Оживали и отбивались при этом весьма метко, выкашивая наших бойцов одного за другим. После первого боя с Мохтатом Ларсенис вскрыл пару убитых «духов» — наскоро, без протокола, прямо на земле, на том месте, где они упокоились. Он не обнаружил в их разверстых животах ничего, кроме шерстяных афганских тряпок, прогнивших насквозь. Уже это было поводом, чтобы отправить рапорт начальству и поставить всех на уши. Виктор знал отлично, что, если он отправит доклад, записи его будут наглухо засекречены, уйдут в гору папок КГБ, и лишь через пару месяцев в Кабул приедет спец из госбезопасности, и еще неделю спустя он доберется до Джелалабада, допросит лейтенанта нудно и тошно и сочтет его психом, непригодным службе военврача. Все кончится пшиком.
А Вигго охотился на Мохтат-шаха, как на крупную дичь. Это было его личной охотой. Никто не обязывал его к этому.
Впервые Виктор услышал о Мохтат-шахе от умирающего солдатика, привезенного в часть на БМП. У парня оторвало обе ноги, остались только лохматые обрывки. На обоих остатках ног стояли жгуты из солдатских ремней, поэтому он до сих пор жил. Но минуты его были сочтены, настолько он был обескровлен и обезвожен.