Он успокоился и решил:
— Это только пугает Зона!
И Очкастый принялся ворочать контейнер. Хоть это явно был не гроб, но был контейнер ужасно тяжел! Что делать? Тут же не оставить! И собравши все силы, ухватился он за него руками.
— Ну! Ещё, ещё! — И вытащил! Взвалил на спину контейнер и давай бежать, потому что опять появились у него голоса, задышала Зона в спину, и будто прутом стали стегать ему по ногам кусты.
«Куда это зашел Очкастый?» — думали мы, обнаружив, что его нет уже три часа, а время совсем не утреннее.
Нет его, да и нет.
Глядь — Очкастый.
В него чуть не пальнули, так он был на зомби похож — грязный, в земле, оружие потерял, какая-то хрень за спиной. Чистый зомби, я говорю. Вернее, очень грязный.
— Ну, чё, лохи! Я вас всех убрал, — заорал Очкастый. — Ну, хлопцы, будет мне теперь на бублики! Буду, сукины дети, в Крым ездить, на лимузине кататься! Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что принес! — заорал Очкастый и открыл контейнер.
Это было не по правилам, потому что сталкер о хабаре не орёт, не хвастается, но Очкастым, как я говорил, Зона водила. Последние мозги как зомби выела.
Так что ж в контейнере было? А? Что, невиданный рай, артефакты ценой в мильон? Вот то-то, что и не в мильон. А был там какой-то сор, гниль, пакость, да ещё с диким радиационным фоном. Мы радиофагом облопались, а потом ещё дезактивацию помещения пришлось проводить.
Через два дня приехал Исай Митрич и схватился за голову: хозяйство в упадке, доходу нет, клиенты разбежались, а Очкастый облысел от схваченной дозы.
Но застрелил он Очкастого не тогда, а месяц спустя.
Из жалости, кажется.
* * *
Слушатели помолчали, но потом Селифанов сказал мрачно:
— Всё это хорошо, но только ведь пирамидка над могилой стоит себе и стоит…
Петрушин вскинулся:
— Так и поставили! Поставили! Как же терпеть это разорение! И поставили!
— Да кто поставил?! Вояки, что ль? Тимуровцы!?
— Тьфу на тебя! Причём тут тимуровцы?
Зрители и слушатели начали уже откровенно ржать.
Среди них было много подошедших после, а оттого не сидевших, а стоявших рядом со столом — и это придавало сцене некоторое сходство с картиной художника Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
Наконец все устали, Мушкет вышел на улицу, а я с ним.
Он зашёл за угол, и я тут же услышал звук струи, бьющей в стену. Он запел:
Зачем же нам девчонки, девчонки, девчонки,
Коль есть у нас ручонки, ручонки, ручонки?!