Так вышло и здесь.
А через некоторое время мы обнаружили, что остались только самые близкие — собственно, группа Тревиля. Ушли и маракинская сестра, и дочь Маракина — оказалось, что они давно жили в других квартирах и других семьях. Маракин доживал свой век один.
Много лет назад наш капитан Тревиль позвал нас в эту квартиру.
Мы так же сидели за столом — только вот закуски были куда беднее. Не в пример этому скорбному столу были закуски.
Но именно за этим столом Маракин изложил нам теорию аппаратного усилителя мозга человека. Вкратце, суть сводилась к тому, что в мозгу у человека выращивался микрокомпьютер, позволявший дополнить человеческое сознание машинной логикой и чётким структурированным хранением информации.
То есть сознание оставалось при своих, но при желании человек мог включать этот компьютер и поступать абсолютно рационально — как машина.
В разы возрастала реакция, совершенно по-другому оценивалась ситуация — можно было чётко отделить рациональные доводы от эмоциональных. Но, что самое главное, упорядочивалась память — по сути, человек ничего не забывал.
Нанолифт перемещал атомы в различной конфигурации, и, по сути, информация хранилась в чрезвычайно малой упорядоченной области — слишком крохотной для того, чтобы помешать нормальному функционированию головного мозга.
Сначала произошёл удивительный прорыв. Обезьяна с выращенным имплантатом прожила нормальную обезьянью жизнь, сдохла от честной обезьяньей старости, но при этом было непонятно, как имплантат работает. То есть обезьяна в серии опытов что-то запоминала, но не сказать, что крыла всех своих товарок по интеллекту.
Это тогда журналисты написали, что «обезьяна стала сверхчеловеком», меж тем обезьяна была обезьяной. Мы все были материалистами, даже Портос, что держал свечу в церкви на каждую Пасху — поэтому мы понимали, что мы не производим сверхобезьяну, а даём ей инструмент.
Но при этом мы не могли понять, пользуется ли она этим инструментом или нет. Поди объясни обезьяне нужность крохотного образования в её мозгу.
Итак, мы днями и ночами не вылезали из лабораторий. Маракин по каким-то своим каналам связался с военным госпиталем и стал понемногу секретить тему. Мы роптали, но сейчас я понимаю, что наш шеф поступал совершенно логично — он как лось, ломящийся через кусты и молодые деревца, старался попасть в закрывающуюся дверь тогдашней науки. Пока не подняли голову журналисты, которые будут писать о новых экспериментах доктора Моро, пока не начали травить и давить академические коллеги, пока не обложили чиновники.