В хрустальной горке застыли церемониальные ножи туми, которыми индейцы резали горло во время жертвоприношений — по мне, так больше всего они были похожи на наши ножи для рубки капусты, только хмурился с их рукоятей угрюмый бог инков…
Портоса несло — из него сыпались без передышки истории про торчащий посреди хижины меч, про то, как свистят при ударе мелкие жемчужины внутри восточного клинка, как выглядит булатный слиток — круглая заготовка будущей сабли.
Он говорил о мистике холодного оружия, о том, как живёт оно своей особой жизнью — будто живое существо.
Между рассказом о ружьях «Зауэр» и сказками о ружьях Гейма Портос начал рассказывать о том, как повышались цены на охотничьи ружья во время Первой мировой войны, о тёмной судьбе великолепных экземпляров: «В первое время большая часть ружей была укрыта людьми в известный „земельный банк“, где они частью нашли свой последний и безвременный приют, а частью же вышли оттуда в большей или меньшей степени испорченными». Но что за «земельный банк», что за «известная» история с ним связана, почему там хранили ружья — это я упустил.
В таких случаях я предполагаю, что человеку кто-то «напел», и он гладко выучил по написанному. Такое с богатыми людьми бывает, но мне так думать не хотелось.
Портос рассказал о том, как и сколько стоило охотничье ружьё к концу НЭПа. Цена прыгала и падала как стреляный заяц — в зависимости от сезона и политической погоды — «Новый! Новый, дорогой при реальной цене раз в десять больше, штуцер Скотта много лет лежал на витрине „торгохоты“, никем не покупаемый при цене всего в 40 рублей вместе с ящиком»!
Портос орал, будто дело шло о жизни и смерти:
— А это объясняется особым отношением нашей чёртовой власти к нарезному оружию! И сейчас тоже!
* * *
Правда, под конец мы всё-таки немного поругались.
Он припомнил мне давнишний роман с Констанцией, и мне нечего было ему сказать кроме того, чтобы сострить по поводу его жён. Мы поорали друг на друга и снова выпили.
Потом я провалился в небытие и снова обнаружил себя в розовой комнате с золочёными рамами. Жена Портоса представляла собой образец вкуса.
Теперь мне было гораздо лучше, я оделся и пошёл искать хозяина.
Портос не откликался, и скоро я понял почему.
Он лежал на полу в неудобной позе.
Поза была неудобной, потому что заряд дроби вынес ему половину груди. Я подумал, что он умер мгновенно — при такой-то дырке, и ещё раз тупо посмотрел в удивлённое лицо Портоса.
Рядом лежало одно из ружей, с которыми мы вчера игрались.
Нет, я как-то не верил, что застрелил однокурсника. Всяко бывает с людьми по пьяни, но — нет, это был какой-то дурной сон. Я пробежался по дому — все двери и окна были закрыты. Понятно, понятно, что тут множество моих отпечатков, да и камеры…