Мышей у стога оказалось полно. Попискивая, шныряли они в перепревшем сене, и Наполеон гонялся за ними, хлопал по снегу лапами и хвостом.
Сто шестнадцатому тоже хотелось поохотиться на мышей, да больно уж непривычным было такое дело. Вдруг прямо из-под носа у него выскочила мышь. Сто шестнадцатый схватил ее, проглотил и подпрыгнул от ужаса.
Перепуганные мыши спасались под стогом.
Наполеон раскопал в сене пещерку, засунул туда нос. От крепкого сенного запаха закружилась голова. Пахло сено душными июльскими грозами, ушедшим летом.
Мыши затаились, и песцы бросили охоту, побежали к опушке леса. Пересекли березняк, добрались до больших деревьев.
Это были старые елки.
На их макушках гроздьями висели зрелые медные шишки. У подножия, куда не навалило еще снегу, ярко зеленел мох, а толстые стволы облеплены были серыми звездами лишайника.
Морозной смолой пахли подошвы деревьев, стволы опасно уходили вверх, сплетались там ветвями и вливались в небо высоко над головой.
Вдруг сверху послышался тревожный и сильный стук. В красном грозовом шлеме на осине сидел черный дятел, долбил дупло. Заметив песцов, он крикнул пронзительно, расставил в воздухе бесшумные крылья, нырнул в еловый сумрак.
На крик его прилетела сорока.
«Страх-страх!» — сварливо закричала она.
Наполеон тявкнул в ответ, угрожающе взмахнул когтистой лапой.
Но сороку это только раззадорило. С дерева на дерево перелетала она над песцами и кричала на весь лес: дескать, вот они, беглецы со зверофермы, лови их, держи!
Под крик сороки песцы выскочили на вырубку, заваленную ломаными березками, выкорчеванными пнями. Здесь, под кучей еловых веток, спал заяц-беляк. Он гулял-жировал всю ночь и спал теперь крепко и спокойно.
Шорох снега и сорочий крик разбудили его. Длинноухий, с выпученными глазами, он с треском выскочил из-под земли у самых ног Наполеона и пошел сигать по вырубке, перепрыгивая пеньки.
Песцы замерли от ужаса, а потом дунули в другую сторону.
Сорока растерялась. Не могла сообразить, что теперь делать, за кем лететь, над кем трещать. Она раздраженно уселась на ветку козьей ивы, закрутила зеленой головой. Настроение у нее совсем испортилось.
Неподалеку, под елками, вдруг зашуршал снег, послышалось сопение, и на вырубку выбежал гончий Давило. Он равнодушно глянул на сороку, добежал до заячьего следа и тут оживился. Фыркнул вправо, влево, а после засунул нос свой, похожий чем-то на кошелек, прямо под кучу еловых веток.