Разумеется, все это очень быстро заканчивается дискуссией о духовности. Оба главных оппонента сходятся на том, что русский народ — ребенок. Только для одной стороны это отрицательная констатация: мол, русские во всем инфантильны, — а для другой положительная: да, инфантильны, зато и верят как дети, горячо и искренне, — словом, «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие». Потом они пытаются эту констатацию как-то расширить, но получается плохо, причем не у них, а у автора. Вся книга производит впечатление отважного и честного, но очень дилетантского проекта — Понизовский обладает хорошим языком, но не владеет им, умудряясь вслед за очень точными, именно что «достоевскими» в хорошем смысле пассажами вставить совершенно глухую разговорную фразу из тех, при виде которых сразу вспоминаются соцсети: он человек явно талантливый, но совсем не литератор, так как почти не контролирует писательский аппарат и способен одним лишним движением похоронить тщательно выстраиваемую конструкцию текущего повествования. Основная же беда в том, что в области философского и социального анализа он точно такой же дилетант, как и в писательском деле: несмотря на все структуралистские и семиотические покушения, за пределы идей любви, веры, особого русского пути, умиления и умаления книга не выходит, а доказательная база здешних собеседников вся состоит из ссылок на лежащие в шаговой доступности примеры и цитаты: если Достоевский — то непременно Легенда об инквизиторе, если Бродский — то Постум, если женщина — то хранительница очага, если мужчина — то добытчик, если Россия — то страдающая, Бог есть, смерть неизбежна. Воля ваша, а делать из подобных рассуждений пятьсот страниц — мероприятие не слишком гуманное, даже с учетом того, что половину этих страниц составляют рассказы настоящих живых людей о своем житье-бытье — рассказы, что решительно отказываются ложиться в схему, которую строит автор.
В итоге, по моим представлениям, большую часть того шума, который подняла пресса по поводу этой книги, срежиссировал — неосознанно, конечно, — сам Понизовский, который просто вышел в наш скептический век к рампе и сказал: «А я буду сейчас говорить о душе». Публика, натурально, всколыхнулась от такой дерзости, в ней сразу наметились сторонники бесед о душе, которые всегда готовы сказать: «Вот это настоящая тема, не то что ваш постмодернизм», — и противники, которые заговорили о том, что в наш век, в котором, как пишут в соцсетях, «все сложно», надобно иметь ясное представление о собственности на землю и о Хайдеггере, чтобы вот так вот взять и заговорить о душе. Это все чистая правда, однако любому, кто прочитал книгу Понизовского внимательно, станет очевидным, что в самой книге материала нет даже на начало такого спора: на сайтах народной поэзии лежат еще более смелые рассуждения о русской душе, однако никто не берется осуждать или превозносить их за смелость, и заслуга Понизовского тут только в том, что он примерно того же уровня воззрения — дилетантские как в философском, так и в социологическом плане, — облек весьма приличным русским языком и обрамил рассказами подлинных людей. То есть совершенно очевидно, что в прошедшей дискуссии люди оппонировали не его книге, а старым своим товарищам и противникам по медийной среде (которая у нас сосуд весьма тесный), для обличения коих книга Понизовского дала очередной повод.