Мать бросилась к тому месту, которое я указал. Нагнулась, долго разглядывала. Я наконец совладал с робостью, вспомнил: ведь мне уже шестнадцать. Подбежал к матери. А она присела на корточки, сняла с лежащего папаху. Черные тугие косы упали на траву. Девушка!
Да. Это была Донди.
— Убили?.. — без звука вырвалось у меня из груди. Мать обернулась, махнула мне рукой: отвернись, дескать. Стала развязывать у лежащей халат. Я стоял, отвернувшись.
— Живая, — проговорила наконец мать.
Я приблизился. Мать знаками показала: приподними. Вдвоем мы приподняли Донди, она была в беспамятстве. Мать осторожно тронула ее за правую руку — девушка издала протяжный стон.
Почему она здесь? Наутро после свадьбы, в мужской одежде, без сознания… Тотчас мне пришло на память, как мы с ней уговаривались бежать, тоже переодеть ее собирались. В чем дело?
— Мама, — я тронул мать за рукав платья. — Давай спрячем ее. Никому говорить не нужно, пока она в себя не пришла. Тут что-то неладное…
Мать не ответила, вглядывалась в искаженное от боли и бледное лицо девушки. Она о чем-то догадывалась, но мне пока ничего не говорила.
Между тем во дворе заметили, что мы с матерью не выходим из кустарников за арыком, что-то разглядываем, переговариваемся. Первой прибежала, почуяв недоброе, мать Донди. С коротким горестным воплем упала наземь возле дочери, не в силах вымолвить слов. Следом, сдерживая волнение, пришел дядя Аман.
Моя мать тем временем шапкой Донди зачерпнула воды из арыка, брызнула девушке в лицо, смочила губы, рот ей приоткрыла и влила глоток, другой. Донди на миг разлепила веки.
— Все… — прошептала она едва слышно, кривя губы. — Пировали на свадьбе моей?.. Теперь на поминках… — больше она не смогла говорить.
Моя мать напряженно вглядывалась в бледное лицо Донди. Дядя Аман, ничего не понимая, растерянно хлопал покрасневшими веками.
— Беги за старухой Шерике, — вполголоса велела мне мать.
Я кинулся бегом через посевы, по еще не высохшей росе. Шерике, знавшая искусство врачевания, только еще собиралась пить чай. С трудом я уговорил ее поспешить к нам, пообещав от имени дяди щедрое вознаграждение. И она заковыляла, переваливаясь грузным телом, следом за мной.
Донди между тем уже перенесли в дом к родителям. Но халат снять не сумели — девушка стонала, очевидно, испытывая острую боль, когда трогали ее правую руку.
Искусница Шерике только глянула — попросила нож, одним ловким взмахом разрезала на Донди халат, по рукаву и боковому шву. Я отвернулся.
— Перелом, — проговорила старуха. — Не беда! Как говорят, ломается рука, чтобы криво срастись… Ну-ка, сынок, принеси свежих камышинок. И дайте мне яиц с пяток, две пиалы.