И вновь ты провожаешь меня. Огромный грузовик перекрыл движение на перекрестке. Он не может вписаться в поворот, не может сдать назад из-за плотного потока машин.
— Интересно, что он теперь будет делать?
А что ты будешь делать?
Руки слегка соприкасаются. Бедра покачиваются. То ли ты берешь мою ладонь, то ли она заползает в твои пальцы — непонятно.
— Ты меня соблазняешь, да?
— Получается?
Замираем. Веки готовы сомкнуться, но ты медлишь.
— В этом весь кайф — не целовать.
Я вбираю в себя твое желание, прижимаюсь к тебе. Мои руки плывут по твоей спине, по шее, пробираются, путаются в густых волосах на затылке. Ты обвиваешь мою талию и все-таки целуешь.
— У тебя роскошное тело. Я даже не знал. Кожа бархатная. А глаза — зеленые? Да, зеленые. А на книжке твоей какие-то коричневые.
— Не знаю, что у тебя за книжка такая.
— Ты мне дала.
Целую его в шею. Нравится вкус.
— У тебя руки — ласковые. Какие ласковые руки. Я сейчас не смогу идти на работу, вообще не смогу идти. Ты приедешь ко мне?
— Да.
Среда. Жду. Не нахожу себе места, несмотря на встречу с любовником во вторник. Очень холодно, надеваю плащ. Под ним — тонкое платье, тонкая кожа, тонкая кость, тонкая дрожь. Мне страшно. Будто иду на эшафот. Что за перемена настроения? Останавливает гаишник, долго проверяет, отчитывает, взыскивает. Плохая примета? Снова я о судьбе… Ты звонишь, волнуешься, где я. А я сомневаюсь, не свернуть ли мне с пути двойной измены, двойного предательства? Но нет, в своем полете я могу следовать лишь намеченному курсу, иначе не найти мне вообще дороги…
Ты стоишь на ветру. Потом идешь. Быстро-быстро. Не успеваю за тобой на своих шпильках, цепляющихся за асфальт.
— Я в этом доме двадцать лет живу. Раньше — с семьей. Потом продали квартиру, но я не захотел покидать дом и купил себе здесь же.
— Не грустно? Воспоминания?
— Нет. Воспоминания не бывают грустными.
Поднимаемся на лифте. Дрожу и робею. Хочу прижаться, положить голову тебе на грудь. Уместна ли нежность, когда ты ждешь страсти?
Вот он — твой дом за красной дверью. Нет стен. Ванна в комнате, в огромных окнах вся Москва. Река, храм… В кресле два плюшевых медвежонка. Смеюсь. Не над игрушками. Над собой. Сброшены каблуки, но не маски. Квартира напоминает номер в дорогом отеле. Пытаюсь здесь найти тебя, но ты спрятан в идеально отполированных полах, в безупречной мебели, в белых статуэтках. Прижимаешь меня к себе.
— Я волнуюсь, — произношу я самую честную фразу в моей жизни.
— Я тоже. — Правда или неправда, но сердце твое бьется сильно, очень сильно.
— Как это снимается? — Тянешь ты лямку платья.