— Ганготри — это необычное место, — говорит учитель, его голос отражают каменные стены, — здесь очень сильная энергетика. Не нужно торопить ни мысли, ни события. Все произойдет само собой. Запомните это.
Так просто. Так очевидно. Сколько можно гоняться за призраками? Ей не нужно ничего делать, куда-либо спешить, пытаться соблазнить. Не прикрыться мишурой, макияжем. Со всех сторон смотрят Гималаи. А рядом со Свами сидит Витя — зеркальное отражение света. Он кутается в красный пуховик, растирает ладони. Его пальцы — длинные, узкие, трепетные… Она готова припасть губами к его рукам, нашептать им о невыплаканных слезах, о минутах бессонницы, о сказке, услышанной в детстве. В его мимике, в его голосе заключена жизнь — окружающего их леса, каменистого берега, песни цыганки, сидящей на мосту. Ей хочется встать на колени. Мужчина, не пугающий своей сутью, мужчина, в чьих глазах всепрощение. Пусть растает это утро, растворится ашрам в осколках воспоминаний. Есть моменты, навсегда замирающие в сердце.
Потом завтрак. Солнце распускается над макушками сосен. Травяной чай обжигает нёбо. Каша сладкая, густая, с хрустящими кусочками сухофруктов.
— Аня, тебе нужно позвонить?
— Да, очень.
— В городе есть телефонные будки для международных разговоров.
— Здорово. Далеко?
— С другой стороны реки. Через мост и направо. Там увидишь.
— Спасибо, Витя. Что сейчас будем делать?
— Все пойдем гулять. Свами будет рассказывать.
Выходят из ашрама. Вьется тропа, рядом вьется Ден. Она сдается, улыбается. Поднимает с земли огромные шишки, смола густой карамелью пачкает ладони. Он идет впереди, не оглядываясь. Анна замедляет шаг, еловые иглы шелестят под ногами, в легкие врывается свежесть.
— Аня, замри. Вот так, отличный будет кадр.
Конечно, Ден. Все будет отлично.
— Ганга обрушивается на голову Шивы и спускается вниз по его спутанным локонам, по горным долинам. Текущие по ним реки соединяются в священную Гангу. Индусы почитают Бхагиратхи, которую вы сейчас видите…
Анна повернулась к крутому скалистому обрыву и больше уже не слышала ни слов учителя, ни шуток Дена. Ею овладела тоска… по дому. Быстро, впиваясь черными кроссовками в мягкую землю, устланную сухой травой, она пошла обратно по тропинке. Рюкзак постукивал по спине, подгоняя в ней желание говорить. С ее бывшим мужем. Она не знала, о чем, так, абстракция… Мазок красным, фиолетовым, поперек — желтая полоса, а внутри начерчена схема, которой не спрятаться ни за одним из цветов. Дыхание участилось, быстрее, быстрее… Как будто от этого что-то зависит? Она выпорхнула из леса на ступеньки, по лестнице — на мост. Потом улица, затянутая густыми облаками, предвещающими дождь. Со всех сторон — шерстяные толстые пледы, готовые укрыть от прошлого. Поднимается ветер, тревожно моросит дождь. Колют лицо влажные иголочки. Телефон. Грязные ногти паренька набирают код России, нет гудков, еще раз — тишина. «Из-за погоды», — отрешенно произносит он. Ей не вырваться из холода. Кафе — все открытые, в ашраме не отогреться. Бесконечная улица, бесконечная река, как ее вопросы. Слабость и озноб заползают под куртку. Кажется, она заболевает. Витя далеко, на другом берегу добра. Она заходит на шумную веранду чайной, где звенят голоса. Набирает сладостей — оранжево-коричневых шариков, тягучей пастилы, ждет, когда на молоке заварят приторный чай с имбирной горчинкой. Обводит глазами деревянные столы, мест нет, рюкзак вот-вот упадет с плеча, и она вслед за ним. Пожилая индианка призывно улыбается ей, приглашая разделить трапезу с ее семьей. Анна не противится, садится рядом с худеньким мальчиком в шерстяной жилетке. Чужие-родные в Москве, здесь — все одно, выдуманный мир уз крови, семья — мираж, одиночество — массовая галлюцинация. Ты не можешь быть с кем-то, не можешь — один. Все просто сон. И пустота. Рожденные из пустоты, чтобы раствориться в ней. Почему так грустно? Так обжигает желудок сладко-ореховая мякоть?