Они уже в Германии.
В той самой Германии, от которой пятились в сорок первом, которая душила их в сорок втором, которой они с таким трудом сломали хребет в сорок третьем. А в сорок четвертом они уже сами в логове дикого зверя.
– Однако… – только и сказал Крупенников, чувствуя… Нет, не ликование и не эйфорию. Пустоту и усталость. Так было с ним всегда, когда он ждал какого-то события или известия, важного и непременно счастливого. Но ощущение счастья всегда появлялось потом, гораздо позже, если и вовсе появлялось. «Праздник ожидания праздника», так, что ли? Или это не совсем об этом?..
Впрочем, и остальные офицеры бурно не радовались, лишь смущенно улыбались. Да и в самом деле, чего радоваться-то? Ну, Германия. Ну, логово врага. Ну, страна Гёте и Гитлера. Вот когда Гитлера удушим в Берлине, тогда и Гёте читать будем. Эту, как ее… Лорелею. Или это Гейне? А вот не пофиг ли майору Крупенникову?
– Отметим вечером, когда фрицев отобьем. А пока занимать оборону. Легкораненых в тыл не оформляйте. Или как это у вас…
у насделается, я пока не в курсе? Завтра отправим, а то сами видите, какие тут, хм,
исчезновения. Все свободны. Убываю на НП комдива.
– Комбат, – окликнул того Харченко, когда короткое совещание закончилось и офицеры вышли из блиндажа.
– Ну? – оглянулся Крупенников.
– Я с тобой.
– Комдив меня одного вызывал, – нахмурился Крупенников.
– Да не слежу я за тобой, своих дел хватает, майор, – отмахнулся особист. – Иванова еще с собой прихватим. Хочу кой-куда пройтись, поглядеть…
Видя, что с лица комбата не сходит угрюмое выражение, Харченко искренне рассмеялся:
– Это тебе, комбат, нужно в особом отделе работать, а не мне. Всех подозреваешь в грехах смертных. Идем, потом все объясню.
«Потом» оказалось метрах в ста от взятых траншей. Харченко вдруг остановился и внезапно встал на четвереньки, начав осматривать землю, чуть ли не обнюхивая ее наподобие поисковой овчарки:
– Иванов, помогай!
Штрафник немедленно упал рядом и тоже стал изучать землю.
– Майор, меня, между прочим, генерал вызывал, – заметил Крупенников.
– Подождет твой генерал. У нас тут поважнее дела есть. Комбат, ничего странного не замечаешь?
Виталий Крупенников пожал плечами. Что тут странного можно разглядеть? Обычная нейтральная полоса, ставшая нашей. Перепаханная снарядами, засеянная осколками, политая кровью. И что на такой земле может вырасти?
– Харченко, ты следователем до войны работал, что ли? – иронично спросил ползающего по земле особиста комбат.
– Я до войны, майор, вообще не работал. Не успел. А вот пограничником послужил. Знаешь, сколько лет-то мне, Крупенников?