А из-за угловатых бронированных коробок «тигров», размалеванных желто-зелено-коричневым камуфляжем, уже показалась пехота. Тоже камуфлированная. Эсэсовцы, стало быть…
Понимая, что везение закончилось, бывший разведчик, а ныне боец переменного состава штрафного батальона прицелился и дал пару коротких, экономных очередей из своего «ППШ». Не попал, конечно, немцы грамотно прикрывались корпусами танков. Зато отчего-то стало весело.
Продержался Иванов долго, целых две минуты. А две минуты в бою порой стоят всей жизни. А порой и трех. Вот именно троих фрицев он и завалил, когда те, приблизившись к воронке, на дне которой засел штрафник, неосторожно подставились под его пули.
Секундой спустя в его воняющее тротилом укрытие полетели гранаты. И он уже не увидел, как «тигры», тяжело переваливаясь и раскидывая широкими гусеницами перепаханную взрывами землю, разворачивают свои туши в тыл остаткам батальона…
* * *
«Теперь я знаю, что такое смерть, – думал Крупенников. – Теперь я это знаю!»
Смерть оказалась совсем не страшной. Это оказалась не старуха с косой, не черти, тащившие тебя на раскаленные сковородки, и, уж тем более, не ангелы, вздымающие тебя к золотому небу. Смерть – это пустота. Это когда нет ничего. Когда нет звуков, нет запахов, нет света. Есть только сознание, мерно качающееся на волнах этой самой пустоты. И здесь нет ни верха, ни низа. Есть только мысль: я – умер! «А кто такой я? Я – майор Крупенников. Я командир батальона. Я когда-то родился, а теперь вот я умер. А кто такой этот я? И почему я умер, если я мыслю. А я мыслю? Интересно, что будет, если я перестану мыслить? Хм, а как это, перестать мыслить? И почему мне больно? А где мне больно? Нет, не так больно, как там, в жизни, это даже не боль, это… Что-то где-то бьется. По вискам? У меня больше нет висков. У меня? Но у меня и ведь меня нет. Я же умер! Кто же тогда я? И я ли это?»
А качало все сильнее и сильнее. Так ласковое море качает новорожденного дельфина, и кто-то легко и нежно подталкивает его, майора Виталика Крупенникова, к поверхности. Туда, где можно дышать. Качало, как качает мужчину на женщине, когда он стремится вернуться туда, откуда вышел. И, снова войдя частью себя, оставив часть себя там, откуда он вернется, но уже другим, совершенно другим человеком – новым, чистым, заново дышащим…
«А что такое дышать? Я забыл, я забыл!»
Вдруг пустота сжалась, больно ударив по… да по всему сразу!
И тут же отпустила. И снова ударила еще сильнее.
Если бы он мог закричать, он бы закричал, но ему было нечем кричать.