Кекс мотнул головой, отгоняя невеселые мысли. Рефлексия, конечно. Гнать ее, гнать, к чертовой матери! Надо относиться ко всему просто как к бизнесу: склонил голову, напрягся, получил бабки. Еще несколько лет, и как Редактор – снаряжение барыгам, квартиру, например, Греку, если к тому времени не гробанется, ноги в руки и ходу отсюда. К морю, к маме. И гори оно все…
– И все-таки, – Жучара поглядел Кексу в глаза, – покажи Покатилову эту фотку как-нибудь. Если не хочешь лишний раз мозолить глаза – сам не светись, просто перешли ему, подсунь, как получится. Я нутром чую: если нас что и спасет, так это гласность и расторопность. Нельзя нам молчать и бездействовать, понимаешь?
– Нельзя, – со вздохом согласился Кекс. – Но и светиться особо тоже неохота…
– Потому я и говорю – не светись. Оставайся в тени, играй себе в прятки. Только не забывай, что ты не во дворе с пацанами играешь, как в детстве.
– Прятки, – проворчал Кекс, невольно зевнул и поглядел на микроволновку, на встроенные часы. – У нас вся жизнь – прятки. Как шарахнет – мокрое место не всегда остается, зато всегда оказывается, что кто не спрятался, тот сам виноват… Ладно, Жучара. Считай, что ты меня убедил. – Он смахнул мини-флэшку со стола в подставленную ладонь. – Подсуну я твою фотку Покатилову и придумаю, как это сделать по уму, не дрейфь. Завтра же утром.
– Тогда на еще одну. – Жучара выудил откуда-то из-под полы вторую флэшку, точно такую же, и уронил в ладонь Кекса. – Чтобы у тебя все равно одна осталась…
Кекс только тяжело вздохнул.
– Все, проваливай, – сказал он Жучаре, вставая. – Я спать буду.
Жучара кивнул, выцедился, словно таракан, из щели между столом и кухонным шкафчиком и без возражений протиснулся в прихожую, где сразу же принялся обуваться.
– Здоров будь, сталкер! – попрощался Кекс и открыл дверь.
– И тебе не чихать, бродяга, – отозвался Жучара.
Мрачновато отозвался, не без этого. Но хотя бы не безнадежно.
И на том спасибо…
У Сиверцева с утра все валилось из рук. Сначала он уронил под стол журнал наблюдений за образцами, потом на покрытый резиновыми ковриками пол лаборатории рухнула кювета с контрольной культурой какой-то Пашкиной заплесневелой дряни (задел краем халата), а в довершение всего и сам Сиверцев оступился и с размаху присел на выкрашенный серебрянкой остов муфельной печи инвентарный номер семнадцать шестьсот сорок три.
Завлаб, подполковник медицинской службы Баженов, пожилой дядька с совершенно неуставными вислыми моржовыми усами, печально поглядел на Сиверцева и сердобольно посоветовал: