Кроме того, если мы сильно снизим налоги, чтобы привлечь потенциального инвестора, у нас уже не будет такого огромного количества учителей и врачей, как сейчас, не будет бесплатного образования и медицины. То есть, с одной стороны, мы потеряем наше образовательное преимущество, пожалуй, единственное существующее. А с другой — придется платить работникам еще большую зарплату, ведь лечиться-то и уходить на пенсию они не перестанут! Куда ни кинь — везде клин.
— Вывод?
— Вывод простой: в условиях открытости мировому рынку ни один инвестор — ни наш, ни зарубежный — не станет вкладывать деньги в производство чего-либо в России.
— Может, выручат наши пока еще существующие высокие технологии? Научные заделы с прошлых времен?
— Монопольных технологий, которые позволяли бы диктовать цены на мировом рынке, у нас практически нет. Да ими 145 миллионов человек и не накормишь! А прочий хай-тек. Чем сложнее изделие, то есть чем больше технологических переделов оно прошло, чем дальше оно ушло от сырья, тем более невыгодным стало! Потому что каждый технологический передел — это дополнительные рабочие руки, и пресловутое отопление, и амортизация зданий, и это все накручивается, накручивается.
— Получается, самое выгодное для России торговать сырьем?
— Вот именно. Самое выгодное в российских условиях — торговать сырьем. Но сырье не прокормит 145 миллионов россиян. Подсчеты показывают, что сырьевой рынок может прокормить от 15 до 50 миллионов человек. А чтобы прокормить всех, нужно увеличить добычу нефти в шесть-семь раз. Это невозможно. Столько просто нет. Да если бы и было — пропускная способность Трубы ограничена 125 миллионами тонн нефти в год. Строили Трубу, надрываясь, всем Союзом. Вторую такую уже не осилим. Это во-первых.
А во-вторых, мое глубочайшее убеждение состоит в том, что нефть, и газ, и любое другое сырье вообще нельзя продавать.
— Отчего же? У нас этого добра как грязи!
— К сожалению, это не так. Я иногда спрашиваю разных людей: как вы думаете, на сколько у нас еще хватит газа или нефти? Мне говорят: на тридцать лет. Уже лет десять спрашиваю, и все десять лет мне говорят, что на тридцать. А на самом деле никто не знает, сколько и чего у нас осталось. Просто нет таких данных. По зарубежным данным, у нас 7 % мировых запасов нефти. А у крохотной Венесуэлы 8 %. Венесуэла может продавать свою нефть, им отопление не нужно, там и так тепло, а нам отопление нужно. Чем мы будем отапливаться, когда продадим все свое топливо?
Вы знаете, откуда пошли легенды о том, что у нас очень много нефти? Когда-то, еще при СССР, размер премии геологов зависел от того, каковы запасы открытого ими месторождения. Поэтому они всегда подвирали. Правда, по-божески — раза в два-три. Это позже выяснилось, когда все запасы исчерпанных месторождений оказались в два-три раза меньше предсказанных. Так было, например, с Уренгоем. Сейчас наши главные газовые месторождения исчерпаны на 95 %. Новые месторождения газа есть на Ямале, но поднять Ямал. Откуда взять столько денег или столько заключенных? Времена централизованной экономики прошли. А западные инвесторы не рвутся осваивать Ямал, потому что знают: нерентабельно. Затраты на освоение, добычу и транспортировку съедят всю прибыль.