Гуров наотрез отказывался просыпаться. Он бормотал что-то невразумительное, сбрасывал руку Стаса, которой тот тряс его за плечо, и Крячко ничего не оставалось делать, как брызнуть на него водой и тут же отскочить в сторону – реакция у Льва Ивановича была молниеносная. Холодная вода оказала на беспробудно спящего Гурова магическое воздействие – он подскочил как ужаленный и, поняв, в чем дело, уставился на Стаса бешеным взглядом, пробормотав нечто совсем непечатное. А тот стоял в отдалении невинный, как ребенок, и смотрел на него честными-пречестными глазами. Затем, ухмыльнувшись, участливо спросил:
– Маленькому кошмар приснился?
– Ага! Ты – собственной персоной! – буркнул Гуров.
– Раз злобствуешь с утра пораньше, значит, жить будешь, – констатировал Стас.
– Не дождешься! – зловеще пообещал Лев Иванович и пошлепал в ванную.
Позже, когда они уже позавтракали и одетый к выходу Гуров стоял возле шкафа, «злодей» Крячко демонстративно пошел досыпать, сладко зевая на ходу. На возмущенный взгляд друга он ответил фигой и полез под одеяло. Льву Ивановичу ничего не оставалось, как погрозить тому сжатым и весьма увесистым кулаком и полезть в шкаф. В соседней квартире на вешалке в прихожей висела огромная медвежья шуба, а на тумбочке рядом лежала шапка из странного меха, который Гуров никогда раньше не видел. Но раздумывать над тем, что из чего сделано, было некогда, и он надел шубу на себя. Посмотрев в зеркало, не удержался и хмыкнул, потому что, кроме него, под ней мог поместиться еще и Крячко с их квартирной хозяйкой в придачу. Оставалось надеяться на то, что наблюдавший за домом человек либо спит беспробудным сном, либо остротой зрения не отличается, потому что принять в этой шубе Гурова за Виталия мог только слепой. Шапка из непонятного меха была тоже большой и мигом съехала Льву Ивановичу на уши, да и глаза почти закрыла. Надеясь на удачу, Гуров проверил наличие ключей в кармане и вышел из квартиры.
Все было именно так, как и сказал Виталий: и машина его уже ждала, и водитель Трифон не проявил при виде него ни малейшего удивления, и дежурный по управлению ФСБ даже бровью не повел, когда Гуров сказал, что он от Матвея Семеновича Кольцова, а просто позвонил куда-то по внутреннему, и вскоре появился немолодой серьезный человек в очках, который и увел его с собой.
Вопреки ожиданиям, что в архиве он может задержаться надолго, Гуров там и полчаса не провел, но за это время успел насквозь пропитаться специфическим архивным запахом – а куда от него деваться? Только на этот раз к запахам старых бумаги, картона, коленкора примешивались, как ему казалось, запахи крови, пота и невыносимо жестоких человеческих страданий, так что настроение у Льва Ивановича было самым тягостным, несмотря на то что он, выяснив все, что только возможно, оказался прав.