Мой костер в тума-ане свети-ит,
Искры га-аснут на-а лету-уу,
Ночью нас никто-о не встретит,
Мы прости-имся на-а мосту.
Высокий голос нарастал, как теплая нежная волна, и наконец заполнил собой всю гостиную. Половинкину казалось, что он где-то слышал этот романс. Он вдруг ясно увидел перед глазами и этот костер в густом белом тумане, и эти искры, шипящие в ночной влаге, и старый скрипучий бревенчатый мост. Он только не мог расслышать слов прощания и увидеть лиц влюбленной пары. И это было ужасно досадно! Только колеблющиеся призраки, рожденные костром и туманом. И странно: он хорошо знал, кто эти люди, хотя не мог назвать их имена.
Не беда, коли-и друга-ая,
Друга ми-ила-аго любя-я,
Песни будет петь играя
На коле-е-нях у-у тебя-а.
Метались блики, шипели искры, потрескивал костер, точно старая пластинка…
Закончив первый романс и приняв как должное аплодисменты, Звонарев не долго томил публику молчанием.
О-отво-ори-и поскоре-е-е кали-итку
И-и во-ойди-и в тихий сади-ик, как тень,
Не-е за-абу-удь па-атеплее накидку,
Кру-уже-ева-а на голо-о-овку-у н-н-адень!
И так он пел романс за романсом, начиная с известных и переходя на редкие и сложные, пел непрерывно, словно на одном выдохе. И непонятно было, как в его неширокой груди оказалось столько воздуха. Но чем больше он пел, тем теснее становилось в груди самого Половинкина. Джон чувствовал, что сердце его занимает полгруди и скоро он не сможет дышать. И тогда, словно пожалев Джона, Звонарев закончил выступление и церемонно поклонился публике, а затем отдельно – Перуанской.
В глазах артистки стояли слезы размером с бриллианты, украшавшие ее шею. Она крепко поцеловала Звонарева в губы, но в этом поцелуе не было ничего плотского. Это был поцелуй благодарности, и Звонарев оценил его и принял естественно, как признание коллеги по ремеслу. Все вокруг хлопали и приятно улыбались. И только Джон с недоумением озирался. Неужели эти сытые, развращенные люди, накачавшиеся алкоголем и наговорившие друг другу столько всевозможных глупостей, могли получать удовольствие от этих мучительных песен?
Несколько человек во главе с Коралловым стали уговаривать Звонарева исполнить на бис «Песню о гнедых». В этот раз певец долго отказывался. Наконец с пронзающей душу и нечеловеческой мукой он не спел, а поведал историю о продажной женщине, которую все бросили в неприглядной старости, кроме пары жалких кляч, пригодных лишь на то, чтобы доставить уже никому не нужное, уже никем не желанное тело хозяйки на кладбище. Этот романс, по-видимому, особенно любимый русскими, возмутил Половинкина до последней глубины души! Возмутил даже не он, а то, с каким наслаждением его слушала публика, как вдохновенно горели холодные и насмешливые глаза Барского, как сладко, навзрыд плакала Перуанская, и даже Марлен Кораллов снял очки и смахнул с мощного носа слезу.