– Спасибо, голубчик! – совсем низким от слез голосом сказала Перуанская, вытирая красное лицо рукавом платья и царапая щеки перстнями с бриллиантами. – Отворил старухе слезы, благодать Божью! Нет, ты не артист! Ты – бог! Молодой бог!
В волнении прогуливаясь по коридору, Джон заметил симпатичную девушку в простом платье с белым передником. Она убирала с подоконников грязные стаканы и тарелки. У нее было, как и у Джона, картинно-славянское лицо – круглое, нежно очерченное, с крупными бледными веснушками и глубоко посаженными серыми глазками, смотревшими на кавардак, оставленный гостями, с негодованием.
– Здравствуйте! – сказала она и улыбнулась. – Вы, что ли, заблудились?
– Нет-нет… – смущенно возразил Джон.
– Поспешите в зал – сейчас начнется представление Сида.
В гостиной Половинкин поинтересовался у Барского об этой девушке.
– Варя Рожицына, горничная Дорофеевых. Она сирота. Учится в медицинском институте и подрабатывает медсестрой, а теперь вот… горничной. Сидор спит с ней, как с наложницей. Впрочем, его родители это одобряют.
– Почему?
– Варю брали на работу с медицинской справкой. Это лучше, чем если бы Сидор бегал по шлюхам…
– Откуда вы это знаете? – с неприязнью спросил Половинкин.
– Мне Сидор об этом рассказал.
Пока они говорили, в гостиной строились декорации для спектакля. Часть комнаты была освобождена от публики. Появились картонные, грубо размалеванные деревья, почему-то оранжевого цвета. На пол лег ярко-зеленый палас с высоким ворсом. Четверо рабочих в синих спецовках установили посреди комнаты прозрачный розовый надувной бассейн и до краев заполнили его водой. Перед этой мизансценой полукругом поставили стулья для наиболее почетных гостей. На них восседали Перуанская с Коралловым, Звонарев, Сорняков и неизвестно откуда появившийся Палисадов. Барского с Джоном настойчиво пригласили сесть тоже. Остальные стояли позади, хихикая и перемигиваясь. Вдруг раздался звук пастушьего рожка. На фоне деревьев появился ухмыляющийся Дорофеев. Он шутовски поклонился публике и торжественно произнес:
– Дамы и господа! В постановке этой пьесы мне отказали пять самых радикальных нонконформистских студий, не говоря уже о советских театрах. Главреж одного из них, прочитав пьесу, отправил ее в КГБ…
– Откуда он знает? – ядовито шепнул Барский. – Режиссер сам ему рассказал? Или из самого комитета позвонили?
– …и я не сомневаюсь, – продолжал Дорофеев, – что сейчас в этом зале находится не один работник этой славной организации. Ну что ж, господа! Покажем им, что мы их не боимся! Аплодисменты работникам КГБ!