Но больше всего Уилла заинтересовали каменные наконечники стрел, обработанные вручную. На каждом из них запеклась кровь. Непонятно, однако, хранились ли эти сувениры как свидетельство человеческой жестокости или слабости. О том времени было известно немного — только то, что записал в своем дневнике некий фермер по имени Хатауэй (этот дневник занесен в каталог библиотечного архива на Мейн-стрит). Однажды Хатауэй отправился в доки, чтобы забрать зеркало, невероятно дорогой подарок для жены. Было это в те времена, когда топи еще не заполнились илом и грязью и представляли собой глубокую гавань. Забрав свое сокровище, заказанное за год и пробывшее все это время в море, Хатауэй споткнулся о корявый корень болотного ясеня и не успел глазом моргнуть, как зеркало упало и разбилось на сотни ярких осколков. Хатауэй буквально врос в землю — все никак не мог придумать, что теперь скажет жене; он простоял так долго, что невольно явился свидетелем того, как Ребекка Спарроу прошлась босая по битому стеклу с целым ворохом стираного белья. Она изрезала до крови все ступни, но даже не охнула.
Как только фермерские мальчишки прознали, что Ребекка Спарроу не чувствует боли, они начали пускать в нее стрелы, просто так, для забавы. Они выслеживали ее, как фазана или оленя, безжалостно поправ все нормы милосердия. Они весело прицеливались, стоило ей появиться на дальнем берегу озера Песочные Часы, куда она относила белье, собранное у городских домохозяек — они могли позволить себе отдать в стирку домотканые простыни, чтобы ими занималась та, чьи руки и без того сожжены щелоком. В городской библиотеке сохранилось несколько писем тех мальчишек, подтверждавших тот факт, что их жертва ни разу не поморщилась. Ребекка только шлепала себя по рукам и ногам, словно прихлопывала комаров, а сама продолжала работать — отстирывать шерстяное белье едким мылом, сваренным из золы и жира, или тщательно замачивать деликатные шелковые вещи в зеленом чае. Она даже не замечала, когда стрелы попадали в цель. Но, приходя домой, она раздевалась и обнаруживала, что ранена одним из наконечников. Она даже не подозревала о ране, пока не проводила пальцем по следу, оставленному кровью.
Не удивительно, что Дженни с тревогой ждала тринадцатого дня рождения дочери. Она так боялась этого дня, что успела сгрызть ногти до живого мяса: эта детская привычка то и дело напоминала о себе в трудные минуты. Возможно, другие люди забывали собственную историю, но Дженни помнила свою слишком хорошо. Она помнила, как бежала по прохладной мокрой траве, словно это было несколько часов тому назад. Стоило ей захотеть, и тут же всплывали воспоминания о лягушачьих трелях и о том, как билось в груди сердце, пока они с Уиллом, стоя в гостиной, рассматривали шкаф с сувенирами. Именно это воспоминание вынудило Дженни провести ночь накануне дня рождения Стеллы на стуле рядом с кроватью, где спала девочка. В очередной раз кому-то из рода Спарроу исполнялось тринадцать, и поэтому темные волосы Дженни спутались в узлы, лицо приобрело пепельный оттенок, а ногти были изгрызены до крови.