С тех пор как случилась авария, Элинор часто задумывалась, не связала ли их судьбы невидимой нитью ложь доктора Стюарта. Она прекрасно помнила, каким холодным выдался тот день. Дыхание доктора превращалось в иней, пока он лгал. Ложь доставляла ему боль, Элинор видела это, но он все равно продолжал говорить неправду. Шел снег, закручиваясь вихрем и не падая на землю; Элинор прошла сквозь метель в сад, где ощутила весь груз лжи, рассказанной доктором, лжи, с которой она жила так долго, пребывая в полной уверенности, что она единственный человек в этом городе, способный угадывать правду. Она предоставила доктору сообщить обо всем Дженни, хотя это был ее долг. Элинор раздирала такая мука, что она лишилась способности здраво рассуждать. Ей казалось, что она истекает кровью, но в отличие от Стеллы она не выносила вида крови, особенно собственной.
Даже сейчас она не могла заставить себя осмотреть красные следы, оставленные шипами роз. Не будь в доме Стеллы, занявшейся ее ранами, Элинор просто не обратила бы на них внимания, по давно укоренившейся привычке, хотя она знала, что, когда не обращаешь внимания на боль, это может привести к самым серьезным последствиям. Если не обращать внимания на любовь, в чем теперь она убедилась, то можно всю жизнь прожить, истекая кровью, пусть даже окружающие ничего не замечали.
Элинор не понимала, почему этот мальчик, внук доктора, болтается по дому, улыбается, ест арахисовое масло. Причина могла быть и в пробах воды с рыбьими экскрементами, и в чем-то другом. Очень часто любовь остается невидимой; иногда только два человека способны ее разглядеть, а все остальные по-прежнему слепы. Женщины из рода Спарроу никогда не отмеряли семь раз, прежде чем отрезать; их легко затягивало желание и потом уже не отпускало. Если только Элинор не ошиблась, Стелла воспользовалась помадой и подкрасила чем-то черным глаза. Что ж, девочка растет, разве не так? И даже если Элинор не считала, что Хэп и Стелла хорошо подходят друг другу, кто знает, куда могла их завести эта дружба. Во всяком случае, кошка, в отсутствие которой мыши пускались в пляс, точно была далеко. Дженни звонила каждый вечер, но ее внимание было полностью поглощено Уиллом Эйвери. Он вернулся, застряв в Бостоне по судейскому приказу; жить ему было больше негде, а у Дженни не хватило духу не пустить его на порог. Да, Дженни была далеко, а потому не могла услышать, как зазвенел бубенчик на браслете ее дочери, когда Стелла вышла под дождь с Хэпом Стюартом. Дженни по-прежнему считала свою дочь ребенком, но теперь, когда Стелле исполнилось тринадцать, все совершенно изменилось.