— А сейчас мне есть дело только до тебя одного…
Отец учил быть честной, давно, когда еще не потерял надежду, что ее можно чему-нибудь научить. Отец потерял надежду, а Тина запомнила, что при любых обстоятельствах нужно быть честной и искренней. Обстоятельства сложились так, что Ян ей нравился. И даже то, что он «черно-белый», не имело решающего значения. Завтра может не наступить, а сегодня свело ее с Яном. Может, не просто так свело…
* * *
Без своего ужасного макияжа она была совсем другой. Глаза без подводки стали вдруг более выразительными, рот без помады более чувственным. Даже чуть опущенные уголки губ, даже синие тени на скулах, не то от усталости, не то от недосыпа, даже хмурая складочка на переносице не могли испортить это лицо. Девочка-пташка оказалась настоящей красавицей.
Ян думал, что эротические переживания остались в прошлой жизни, но оказалось, что он перетащил их в нынешнюю. Это здорово, это еще один бонус. Тина что-то говорила о субкультурах, а он пересчитывал пуговки на ее бархатной блузке. Пуговок оказалось тринадцать. Может быть, в готической субкультуре это число символизировало что-то особенное, но для Яна это означало лишь одно — чтобы добраться до Тины, нужно расстегнуть ровно тринадцать пуговок. Можно, конечно, и не расстегивать или расстегивать, но не все, чтобы было быстрее, но его чувство прекрасного протестовало против такого подхода. Пуговка за пуговкой, не спеша, по очереди открыть все тринадцать маленьких замочков от сердца девочки-пташки с удивительным именем Клементина.
А потом она сказала, что ей есть дело только до него одного, и Ян тут же забыл о своих намерениях. Ему вдруг показалось, что на подбор ключиков его может не хватить, и нужно торопиться, брать прямо сейчас все, что предлагает ему провидение…
Пуговицы черными жемчужинами просыпались на грязный пол, все тринадцать. Девочка-пташка дугой выгнула спину и оказалась близко-близко. Так близко, что Ян мог слышать, как бьется ее сердце, мог видеть свое отражение в ее расширившихся зрачках. Новая жизнь обещала быть очень интересной, если он возьмет в нее Клементину. Стоит поговорить с ней… потом… когда к нему вернется способность говорить…
… — Черт, у меня нет нитки и иголки! — Вместо того, чтобы последовать его примеру и, лежа в расслабленной позе, бездумно смотреть в потолок, эта дурочка ползала под кроватью, собирая рассыпавшиеся пуговицы. — Ты испортил такую замечательную вещь! — В ее голосе не слышалось злости, лишь легкое огорчение и чисто женское желание поворчать из-за пустяка. Ян улыбнулся. — Знаешь, где я ее купила? — Из-под кровати вынырнула растрепанная голова.