— Иди один.
— Почему? Ты не хочешь увидеть Париж с высоты птичьего полета?
— Я уже видела Париж с высоты птичьего полета.
— Но тогда меня не было рядом, пойдем, Пташка! — Он взял ее за руку.
— Я подожду тебя здесь, — она мягко, но решительно высвободилась. — Ты не волнуйся, я буду ждать сколько потребуется.
— Что-то не так? — Ян притянул ее к себе, заглянул в глаза.
Тина долго молчала, а потом сказала с вызовом:
— Можешь смеяться, но я боюсь высоты.
Он действительно рассмеялся.
— Пташка, не морочь мне голову! Ты не боишься высоты! Я своими собственными глазами видел, как ты стояла на перилах моста.
— Стояла, — она согласно кивнула, — но тогда были особые обстоятельства…
Ян помнил, какие это были особые обстоятельства, и жадный маслянистый блеск голодной реки тоже помнил. Хорошо, что сейчас Пташка боится. Раз боится, значит, та дурь, которая загнала ее на перила старого моста, уже выветрилась.
— Знаешь что, — он беззаботно улыбнулся, — я, пожалуй, тоже не пойду. Что я там не видел?!
— Ты не видел Париж с высоты птичьего полета, — она робко улыбнулась в ответ.
— А давай-ка рванем на Елисейские Поля! Триумфальную арку я тоже еще не видел.
Они бродили по городу до ночи. Гуляли по улицам, глазели на дома, магазины и отели, перекусывали в кафе, спускались в метро, чтобы выйти на поверхность уже на другом конце города, слушали уличных музыкантов, кормили в парке шустрых уток, а потом еще пару часов на «перекладных» добирались до отеля мадам Розы. Они вымотались и устали, как после тяжелой работы, и в то же время чувствовали себя счастливыми и свободными.
— Мне до смерти нравится Париж, — сказал Ян, затаскивая хихикающую Тину в ванну. — Мне нравится Париж и очень нравишься ты.
* * *
…Отец?! Этот мужчина, почти старик, — ее отец?! Он же ровесник ее деда!
— Что, девочка, я кажусь тебе слишком старым? — Прозорливость этого человека, ее отца, заставила Тину покраснеть. — Не смущайся, на правду обижаются только дураки, — он улыбнулся и сразу помолодел лет на двадцать. — Ну, давай знакомиться!
Она кивнула, робко улыбнулась в ответ и даже отважилась протянуть незнакомцу, своему отцу, руку.
— Меня зовут Клементина.
— Клементина — очень красивое имя. И ты тоже настоящая красавица, совсем как твоя мама. — Его рукопожатие было мягким, но крепким. — А меня зовут Яков Романович Щирый, но я буду рад, если ты станешь называть меня папой.
Он не спешил выпускать Тинину ладонь из своей руки, угольно-черные глаза внимательно изучали ее лицо. Их холодный блеск не смогла смягчить даже приветливая улыбка.
— Хорошо, — Тина осторожно высвободила свою руку. Яков Романович, ее отец, выжидающе приподнял одну бровь. — Хорошо, папа, — поправилась она.