Перед своим выходом я опять посмотрела в дверной глазок и, удостоверившись, что на лестничной площадке никого нет, тихо покинула квартиру.
– Прощай! – вырвалось у меня.
В машине я сняла парик, очки и поехала туда, где утопила машину с трупом.
Мне оставалось совсем немногое – избавиться от сумки, что я благополучно сделала у пруда, предварительно засунув в нее пару тяжеленных камней. Для этого мне пришлось вынуть из сумки DVD-плеер, который я утопила отдельно.
– Вот и все, конец, – сказала я, обращаясь к воде.
Поступив подобным образом, мною двигало стремление создать впечатление о том, что Игорь якобы переехал на другую квартиру, о чем он никого не известил.
Не сделай я этого, наличие вещей Игоря в квартире и его исчезновение вызвали бы ненужные суждения, которые могли толкнуть кое-кого обратиться в полицию. Короче, своим поступком я предотвращала розыск Игоря полицией. Ну, хотя бы в ближайшее время, что тоже было совсем неплохо для меня.
Я вернулась домой. Взяв из сейфа написанную Игорем записку, я опустила ее в наш почтовый ящик.
Точка в сокрытии убийства была поставлена. Я сделала все, на что была способна. В этом я преуспела, но меня ожидало очередное испытание и не менее тяжелое, чем то, что мне пришлось выдержать с момента появления в нашем доме Игоря. Мне предстояло еще увидеть и пережить Наташину реакцию на записку – для нее неожиданную, лишенную всякой логики. Как матери мне было небезразлично ее переживания по поводу потери своего возлюбленного. Ах, что поделать, это был тот случай, когда болезненное лечение освобождало организм от заразы, готовой его убить.
Уж лучше бы Игорь взял деньги и исчез. Для Наташи такой исход ничего бы не изменил, а для меня – да. Поступи он так, я бы сочла это для себя за огромное счастье. Как говорится, все познается в сравнении, и поэтому для меня потеря двадцати тысяч было бы куда лучше, чем оказаться убийцей с перспективой оказаться за решеткой. Знать бы, что произойдет, я бы не пожалела отдать в загребущие руки Игоря и вдвое больше, лишь бы не допустить эту трагедию.
Ах, как иногда хочется, чтобы жизнь была подобна пленке на кассете, которую можно прокрутить назад и стереть на ней любой неугодный тебе кусок.
Секундная вспышка, секундное помутнение разума и происходит непоправимое, происходит беда, и нет никакой возможности что-то изменить.
Да, я пыталась оградить свою дочь от Игоря, но его смерти не желала, однако, факт остается фактом – я душегубка. Я взяла грех на душу.
Я бесцельно бродила по дому, рассматривая его так, будто с ним прощалась.