– Это ты, – наконец, после продолжительного молчания, изрек Артем, – Миранда.
Ирина, опустив глаза, дрожащим голосом промолвила:
– А я думала, что это так и останется для тебя тайной. Много же понадобилось тебе времени, чтобы раскрыть ее. Впрочем, ничего удивительного. Перед тем, как начать новую жизнь, я сделала пластическую операцию и поменяла цвет волос. Да еще, как-никак, десять лет прошло. Вот ты и не узнал меня. Меня никто не узнает. Это и было моей задачей – стать неузнаваемой.
– Как ты могла скрыть от меня это?! И столько лет! – сказал Артем, подавленный своим открытием.
– Чтобы потерять тебя еще раз?! – откровенно призналась Ирина. – Ведь ты не узнал же меня тогда, когда я подошла к тебе на стоянке. Ты сам подтолкнул меня к тому, чтобы оставить тебя в неведении.
Максим испугано смотрел то на отца, то на мать, чувствуя, что произошло нечто страшное. В итоге он не выдержал и навзрыд зарыдал. За ним расплакалась и Ирина. Глядя на плачущую жену и рыдавшего сына, готов был лить слезы и сам Артем.
Старость пришла, словно за один день. Она пришла невероятно быстро.
Мое сердце все чаще давало о себе знать. К моему букету болезней еще и это. Ох, как ужасно чувствовать себя кладом недомоганий: боль в желудке и в пояснице, изжога, бессонница, а теперь вот – дела сердечные мои. Но если со всеми болячками я справлялся, то с сердечной болью у меня ничего не получалось. Когда она начиналась, я не мог даже пошевелиться. Казалось, еще секунда-другая, и сердце остановится. А оно хилое и не думала не стучать. Я знаю, умирать мне придется долго и мучительно. Вот бы сразу – гоп и все! Так нет, я пройду весь ужас старости, и только потом, всего выжитого, Господь Бог заберет меня к себе. Зачем я нужен буду такой никчемный? Ежели попаду в ад, мучить и терзать будет просто некого. Хотя почему «ежели»? Я точно попаду в ад, рай мне не светит – мне его не видать как своих ушей. Единственно, что хотелось бы, позволю высказать себе такое пожелание, так это то, чтобы учли на этом свете все мои мучения, за счет которых я смог бы получить там, в пекле, некие послабления. Дай-то Бог, будем надеяться на снисхождение.
В поликлинике врач, обследовав меня, сочувственно покачал головой и с очень умным видом сказал, чтобы я незамедлительно занялся своим здоровьем. Америку открыл, будто бы я этого не знал без него. Все внушал мне, что вместе со здоровьем придет и радость от жизни. Как же, жди, впрочем, я все же решил взяться за свои гнилые органы. Но не столько для своего блага, сколько из-за своей вредности. Уж больно не хотелось мне уходить на суд небесный раньше своей жены Зары.