«В фальшивых буклях и хламиде,
Под нос себе латынь долбя,
Попробуй-ка, на люди выйди
В таком почтенном, важном виде:
«Он доктор», — скажут про тебя».{224}
За несколько дней до смерти Мольера художник Дрюжон набрасывает его портрет. Это тот самый эскиз, который был найден Жаном Мейером, сосьетером[225] Комеди Франсез (и автором «Жизни Мольера»), и с которого написал свою знаменитую картину Куапель. Мольер представлен здесь за рабочим столом, в задумчивой позе — локоть лежит на томике Теренция, голова склоняется на руку. Гусиное перо, зажатое в тонких пальцах, приостановило свой бег по большому листу веленевой бумаги. Мольер сидит в халате. Сорочка его расстегнута — чтобы легче было дышать? На нем завитой парик. Пушистые кончики усов загибаются кверху по-казацки. На чувственных, хорошо очерченных губах теперь лишь слабый след улыбки. Подбородок по-прежнему мягкий, но овал лица вытянулся; возможно, художник из любезности или по деликатности округлил впалые щеки. Но заострившийся нос, если можно так выразиться, не лжет и выдает, как исхудало все тело. А выражение глаз схвачено замечательно, передано скупыми, но несомненно верными штрихами. Излом бровей, горький вопрос, читающийся в этих темных, расширенных глазах, делают еще очевидней мучительную внутреннюю боль и тоску. Этот взгляд нельзя вынести; и все-таки в нем таится чуть заметная насмешливая искорка. Смерть уже поселилась в этом человеке, и он это знает. Он знает, что с каждым днем приближается страшный миг расплаты. Что любой из нас идет к вечности один на один со своими мыслями, воспоминаниями и сожалениями. Зачем было смешить толпу, трогать сердца, обличать пороки и глупость себе подобных, взваливать на себя тяжкие обязанности, стойко принимать суровые веления судьбы и несправедливость сильных мира сего? Все прах, пылинка, затерянная в бездне.