Выход: ее комната. Комната была в ее распоряжении еще один месяц. Она попросила вернуть ей деньги и ушла. Можно догадаться, что за гостиница стала ей приютом.
Собирая свои пожитки, она нашла конверт, на котором красовался герб. Внутри оказалось письмо, Федор оставил его на случай необходимости для некоего Василия. Она отправилась к нему.
Василий был сама любезность. Конечно! Конечно! Ваша честь, капитан, Ваше превосходительство, господин граф… Такой хороший клиент. Такой щедрый барин. Конечно же! Конечно! Так рад заполучить артистку, которую его честь, его превосходительство ему рекомендует.
Когда Лена замолчала, графин с желтой водкой был совсем пуст. Я хотел позвать официанта. Но она отказалась нетерпеливым жестом и подала знак Василию, что собирается выйти на сцену.
Едва она запела, как я уже был уверен, что она никогда прежде так не пела и никогда больше не исполнит свою песню вот так. Она отбивала такт, пела очень медленно, растягивая слова. Это напоминало звон цепей на ногах каторжника, от которых ему не избавиться до конца жизни.
Только сегодня ночью в каторжников превратились все посетители. Я мог бы подумать, что до сих пор нахожусь под впечатлением от только что услышанного рассказа Лены, но я видел на лицах людей, не имеющих ни чего общего со мной, страх, он сближал их, связывал их зловещим образом. Каждый из них слышал, как стонет отчаяние.
За столик Лена не вернулась. Вместо того чтобы спуститься, как обычно, со сцены в зал, она проскользнула в маленькую дверь и вышла на улицу.
От этого мне стало легче. Свою порцию драмы я получил. Я рад был вернуться к моим старым привычкам, оказаться в знакомой ложе среди пьяных друзей, слушать бесконечные глупости танцовщиц. Мои приятели зло высмеяли мою победу, а девушки меня не замечали. Я выпил. Постепенно все теряло свое значение. Тем более Лена. Только это мне и было нужно.
На вокзал я пришел из «Аквариума» в очередной раз в состоянии, близком к состоянию зомби. Мне надо было прийти в себя. Все шло наперекосяк. Такие дни случаются.
Люди, чью работу я уже оплатил, исчезли, их место заняли другие, я их не знал: мне снова надо было взяться за ненавистную мне работу по раздаче взяток. Один из кули сломал себе шейный позвонок. Фанг кричал на меня, я не понимал почему. Падал снег и тут же таял, похожий на грязный моросящий дождь.
Ко всему добавлялась усталость, я был вне себя от ярости. Нетерпимый, обозленный, жалкий, агрессивный, я был зол на весь мир. На работников железной дороги, на кули, на товарищей из эскадрильи, которые бросили меня, на моих сексуально озабоченных приятелей из «Аквариума», на моих подруг танцовщиц, больше не общавшихся со мной.