— Поезжай как хочешь, — ответила ему Лена. — Нам спешить некуда.
И две лошади тронулись в путь ленивой рысцой. Время от времени кучер подгонял их, чтобы они бежали быстрее. Но аллюр не менялся. Они знали его голос, знали, что подгоняет он их только для проформы.
Мы медленно ехали по Светланской. Было так хорошо. Мы ехали под спокойный, тихий стук копыт лошадей. Торопиться нам было некуда, как говорила Лена.
Больше она не произнесла ни слова. Я тоже молчал. К чему были все эти разговоры? Стояла теплая, влажная ночь, она приглушала, смягчала все нестройные звуки, будь то пьяные крики, девичьи рыдания, звуки аккордеона, даже выстрелы в порту. Ветер, налетевший с Тихого океана, разгонял тучи, в просветах неба показалась луна.
Я обнял Лену за плечи, она прижалась ко мне всем телом, как будто хотела, чтобы наши тела слились в одно. Все было хорошо, все было улажено, оговорено. Постепенно стихал стук копыт по мостовым. Мы уже ехали по улочкам, усыпанным грязным снегом. Вот-вот должен был показаться тупик, где жила Лена.
Вдруг Лена отбросила мою руку, ее движение было исполнено какой-то дикой силы, даже жестокости. Она вжалась в глубину саней. Ее всю трясло. От водки? Или ее отсутствия?
Я хотел было узнать, не стало ли ей плохо. Но я уверен, что она не слышала мой вопрос. Из глубины саней и так тихо, что, казалось, голос ее шел откуда-то издалека, она спросила меня:
— Ты, правда, меня любишь?
Я ответил ей, что да. Я не лгал, у меня не было никакой задней мысли. Я любил ее, по крайней мере, я верил в это всем своим сердцем. Что для прохожего было одно и то же. Она прижалась ко мне, прислонив щеку к моей щеке. Я чувствовал, как мне ласкает кожу мех ее дешевой шляпки.
Лошади постепенно замедляли ход. Грязный снег хлестал их по копытам. А я — меня охватило нетерпение. Девушка в таком отчаянии, но такая гордая, покинутая всеми. Она принадлежала мне, сильному властелину, который мог подарить ей счастье или причинить боль — на свое усмотрение. Ее тело, ее плоть — я должен был защитить ее, вылечить и овладеть ею.
— Ты уснул, что ли, черт тебя подери! — крикнул я кучеру.
Лена слегка приподняла голову едва заметным движением, как будто пробудилась от глубокого, тихого, безмятежного сна. Раздался сильный щелчок кнута, он подстегнул, поднял лошадей. От сильного толчка мы с Леной отпрянули друг от друга. Потом последовал еще один и еще, более сильный, а в воздухе все злее свистел кнут. Нас бросало то на плохие пружины, то на жесткий верх, так что ни о чем, кроме как удержать равновесие, мы больше думать не могли. Ну, вот последний ухаб. Кучер со всей силой потянул поводья на себя, останавливая сани перед жилищем Лены.