— Тогда не держи меня за идиота. Покажи мне письмо.
— Хочешь проверить?
— Именно так.
На странице, вышедшей из обычного принтера, действительно была всего одна строчка.
— Полагаю, ты проверил отпечатки?
— Ни одного.
— Когда ты его получил?
— Когда всплыл труп.
— Где всплыл?
— Там, куда его бросили. Вода замерзла. Помнишь, как холодно было на прошлой неделе? Тело лежало подо льдом, и нашли его только в среду. На следующий день, в полдень, мы получили письмо.
— То есть ее убили до заморозков, раз убийца смог сбросить тело в воду.
— Нет. Преступник разбил лед на поверхности и столкнул тело в воду, забросав сверху камнями. Ночью вода снова замерзла.
— Откуда ты все это знаешь?
— Ноэлла Кордель купила в тот день новый ремень и надела его. Мы знаем, где она ужинала и что ела. Холод сохранил содержимое ее желудка нетронутым. Мы точно знаем, когда произошло убийство. Не сомневайся, мы все проверили.
— Тебя не беспокоит анонимное письмо, полученное на следующий день после публикации сообщений об убийстве?
— Нет. Мы получаем много подобной корреспонденции. Люди не любят общаться с полицейскими напрямую.
— Их можно понять.
Выражение лица Лалиберте неуловимо изменилось. Суперинтендант был опытным игроком, но Адамберг читал по глазам лучше детектора лжи. Лалиберте перешел в наступление, а Адамберг скрестил руки на животе и откинулся на спинку стула, став еще более невозмутимым.
— Ноэлла Кордель умерла вечером двадцать шестого октября, — сообщил суперинтендант. — Между двадцатью двумя тридцатью и двадцатью тремя тридцатью.
«Отлично», — подумал Адамберг, осознавая всю неуместность такой реакции в сложившихся обстоятельствах. В последний раз он видел Ноэллу, когда убежал от нее через окно, вечером 24 октября. Он опасался смертного приговора, ждал, что Лалиберте назовет вечер 24 октября.
— Точнее время назвать нельзя?
— Нет. Она ужинала около половины восьмого, и переваривание уже началось.
— В каком озере вы ее нашли? Далеко отсюда?
В озере Пинк, подумал Адамберг, где же еще?
— Продолжим завтра, — внезапно решил Лалиберте, поднимаясь. — А то ты вот-вот спустишь собак на квебекских копов. Я просто хотел поставить тебя в известность. Вам забронировали два номера в гостинице «Бребеф», в парке Гатино. Годится?
— Бребеф — это фамилия?
— Да, одного француза. Он был упрям как мул, и ирокезы его сожрали — за то, что пытался вешать им лапшу на уши. Мы заедем за вами в два часа, чтобы вы успели отдохнуть.
Суперинтендант — снова сама любезность — протянул ему руку.
— И ты расскажешь мне историю с вилами.
— Если сумеешь услышать, Орель.