Его затопила волна надежды и отчаяния. Он выпрямился и теперь стоял, опустив голову, слишком смущенный, чтобы промолвить хоть слово. А она завопила:
— Марк! Марк Медоуз! Черт, до чего же я рада тебя видеть! — И обняла его.
Он стоял и хлопал глазами, как идиот. Еще ни одна женщина, исключая всяких родственниц, не обнимала его. «А вдруг у меня случится эрекция?» Его ладони слабо похлопали Кимберли по спине.
Она отстранилась, держа его на расстоянии вытянутой руки.
— Дай-ка взглянуть на тебя, братишка. Да ты ни капельки не изменился!
Он поморщился. Ну вот, сейчас начнутся насмешки над его худобой, неуклюжестью, стрижкой под «ежик», прыщами, до сих пор покрывавшими его худое, якобы возмужавшее лицо, и над его последним, самым досадным недостатком: полной и безнадежной отсталостью от жизни. В старших классах Кимберли-Энн, прежде совершенно к нему безразличная, стала главной его мучительницей — вернее, даже не она, а целая череда парней, на перекачанные шеи которых она вешалась.
Но девушка уже тянула его к столику в уголке.
— Идем же. Поболтаем о старых скверных временах.
Именно об этом он безнадежно мечтал добрых три четверти своей жизни. Очутиться лицом к лицу со своим идеалом любви и красоты, и чтобы оркестр на сцене наигрывал битловского «Черного дрозда» — и вот, когда все это почти осуществилось, он даже не знает, что сказать.
Но Кимберли-Энн была более чем рада взять все разговоры на себя. Она болтала о том, как изменилась со времен доброй старой школы имени Рексфорда Тагвелла. О замечательных людях, с которыми познакомилась в колледже в Уиттиере, о том, как они изменили ее жизнь, открыв глаза на очень многие вещи. Поэтому она бросила колледж, учась на последнем курсе, и приехала сюда, в Бэй-Эриа, в бурлящую мекку Движения.
Может, он и не изменился, но она изменилась, и еще как. С прямым черным конским хвостом, плиссированными юбочками, бледной помадой и лаком для ногтей в тон — словом, строгой безукоризненностью единственной дочери подающего большие надежды управляющего «Бэнк оф Америка» — было покончено. Теперь она распустила волосы до лопаток, и они окутывали ее головку пушистым кучерявым облаком в духе Иоко Оно. На ней была расшитая грибами и планетами блузка с оборочками в сельском стиле и широченная юбка, больше всего напоминавшая фейерверк в Диснейленде. Он знал, что девушка босиком, — успел наступить ей на ногу. И она казалась ему такой красивой, что у него просто дух захватывало.
А ее глаза цвета зимнего неба, которые прежде представлялись ему глазами неприступной Снежной Королевы, лучились такой теплотой, что он не мог заставить себя взглянуть в них. Они сулили рай, но он почему-то им не верил. Будучи Марком, он не мог не усомниться.