– А вы бы и так не допустили! У меня, по вашей милости, до сих пор площадка не отработана! – повернувшись к нему, уже тише, но так же яростно сказала Нина. – Пока вы меня по улицам мотали, другие на площадке тренировались. Вон Михалыч своих учеников сначала все фигуры отработать заставил, а потом уже на улицу выпустил! А вы, наверное, сами ни одной сделать не можете! – Последнюю фразу она сказала, конечно, сгоряча, в запале и зря. Естественно, Роберт блестяще мог выполнить все фигуры, иначе какой же он был бы преподаватель? Но то, что ученики Михалыча, а все видели это, ползали по площадке, отрабатывая технику, а ученики Роберта начали обучение сразу с улицы, тревожило не одну ее. Учащимся площадка почти всегда давалась тяжелее, чем улица, и это обстоятельство порождало их беспокойство. Роберт же с Михалычем считали, что чем хуже условия, в которых ученики работают на площадке, тем легче им потом будет ездить самостоятельно. Камнем же преткновения для многих оказывалось упражнение, которое называлось «Эстакада». Заключалось оно в том, что ученик должен был самостоятельно въехать на довольно значительное возвышение в виде крутого мостика, остановиться на нем прямо на середине подъема, на крутизне, не допуская отката назад, потом тронуться с места, завершить подъем и, осторожно скатившись с другой стороны, вывернуть на прямую. На мостике, покрытом снегом или коркой льда, выполнить это упражнение было невозможно. Нина волновалась именно из-за него. Несколько раз она задавала Роберту вопросы по этому поводу, но он или отмалчивался, или отшучивался, или говорил, что она успеет. На самом деле он действительно ждал первого снегопада, чтобы научить Нину выполнять это упражнение в трудных условиях. Во-первых, и экзамен ей, как и всем ученикам группы, пришлось бы сдавать уже зимой, а во-вторых, Роберт всегда придерживался теории, что если тяжело в учении, то легко в бою. Нинины слова задели его за живое.
– Я не могу сделать фигуры на площадке?
– Наверное, не можете, если не учите этому! – Нина возмущенно трясла головой, хотя гнев ее стал потихоньку улетучиваться. Она поняла, что сморозила глупость. Разъяренный Роберт уселся в машину и с силой захлопнул дверцу.
– Ну, смотри! – И он поехал.
Да, действительно, на автомобиль, передвигавшийся по площадке словно игрушечный, было любо-дорого посмотреть. Все фигуры Роберт исполнял тютелька в тютельку, не просто на «отлично», а на самую превосходную степень, какую только можно было вообразить. Апофеозом всему была «Эстакада». Он въехал на нее не передом, как это полагалось по правилам, а задом, остановился ровно посредине подъема, не откатившись вниз ни на сантиметр. Затем, чуть слышно газанув, он легко тронулся с места и так же легко достиг вершины моста. Задержавшись на мосту сколько нужно, будто покрасовавшись на нем, он так же задом съехал вниз, аккуратно и очень точно развернулся и тут уже газанул как следует, взял с места в карьер и быстро укатил за ворота, за пределы видимости Нининых глаз. Нина осталась во дворе одна, не считая собаки. Пес, который тоже следил за всеми передвижениями автомобиля, теперь отчетливо понял, что больше уже ни от кого ничего ожидать не приходится, потянулся, зевнул, встав вдруг как ни в чем не бывало на все четыре ноги, и деловито потрусил к беседке, очевидно, по каким-то своим, собачьим, делам. Нина глянула ему вслед и возмущенно всплеснула руками: