Всегда рад буду Вашим письмам.
Привет Якову. И детям, которые, наверно, уже огромные (прислали бы Вашу семейную группу).
Храни Вас Бог.
Ваш о. Александр Мень
11 ноября 1981 Хьюстон
Дорогой отец Александр!
Здравствуйте!
У нас наступила как бы осень, и пришло Ваше красивое письмо. Время во всей Америке перевели на зимнее, но растения в субтропиках Хьюстона всегда вечнозеленые и никаких зимних признаков. У нас во дворе есть «своя» нестройная пальма с веерными листьями, такая, как в России росли в кадушках в оранжереях, только намного больше. Пальма нашего двора прикрывает свои цветки кроющими листьями, а плоды блестящими чешуйками, и не понять, какое на дворе время года. Тут всегда избыток солнца, как на празднике.
Иногда вместо «жареных поросят» падает тропический дождь, но быстро–быстро выходит солнышко, небо всегда синее, и это создает праздничное настроение. Кроме пальмы, в нашем бэкярде–дворе есть одно большое разлапистое дерево, не знаю даже какой породы, кажется, эвкалипт, с мелкими бронзовыми листьями, в его кроне целое лето дребезжат цикады. Даничка на его ветках устроил гнездо и играет там со своими друзьями. В Америке при домашних садах часто попадаются уже встроенные детские «гнезда» на деревьях, чтоб люди не забывали о своем происхождении.
Дома в Хьюстоне возникают быстро и в самых неожиданных местах — никакого «ансамбля» нет, кто где хочет, тот там и строит, поэтому город похож на гигантскую строительную площадку, но не в российском смысле, а в американском, т. е. кругом чисто. Этот город странный: пространства с хрустальными небоскребами и жилыми домами. В этом космическом городе не увидишь ни трамвая, ни троллейбуса, ни пешехода. К такому образу неуютного и неочаровательного города нужно привыкнуть. Привыкаю ли я?
Поразительно устроен человек, «до какой чудовищной степени приживчив» — мне иногда кажется, что не было той жизни. Была ли и вправду та жизнь? Был какой‑то сон «бессознательного», а вот сейчас я живу, наверное, потому, что я себя здесь открываю, прихожу в сознание и поэтому я люблю Америку, Нью–Йорк, даже Хьюстон? У меня интимное отношение к Америке, где отыскала я свой приют. Но я не позабыла «той жизни», просто боль притихла. «У всего есть предел, в том числе у печали.» Мне кажется, что в России я так бы и осталась на закостенелом своем уровне — какие‑то застывшие связи, бессмысленные отношения, обязанности, в которые я была прочно вплетена. Почти невозможно строить новые отношения с теми людьми, которые тебя давно знают. Все реакции с ними механизированы, на тебя уже надет колпак, и весь ты в зависимости.