Наш двор.
У каждого есть свой двор. Мой двор казался мне тогда огромным букетом цветов. Его дурманящий аромат настолько въелся в мою память, что я иногда явственно чувствую его и теперь.
По вечерам, когда футбольные страсти утихали, жильцы высыпали с ведрами поливать грядки. И мы, еще не остывшие после игры, носились по двору, разрываясь пополам под тяжестью двух ведер. А когда становилось совсем темно, на скамейку усаживались двое с аккордеоном и гитарой и пели, как по радио. Жильцы открывали окна под переборы гитары, выходили на балконы, слушая трофейный аккордеон, и вечера были длинные и тихие.
Телевизоров у нас тогда не было. Ни одного.
Потом мы шли в школу. С огромными букетами цветов. Кололась щетинистая форма, колотилось сердце, как во время футбола. Мы старались не отставать от взрослых мальчишек, уже забывших о том, что пять лет назад они шли точно с такими же букетами, как и мы.
Постепенно я вырос из формы, перестал гонять на переменах в футбол, начал писать глупые записки одноклассницам, одним словом, — повзрослел. В доме у каждой семьи теперь был свой телевизор, и никто не выходил по вечерам с аккордеоном и гитарой, а в окна выглядывали только когда кто-то кричал, что опять под его балконом поставили машину.
Тогда в нашем доме никто не умирал…
В девятом классе я сделал свою первую электрогитару. Вырезал сапожным ножом из куска пенопласта. Она была очень похожа на настоящую, если на нее смотреть издали, вблизи же, сбоку она больше напоминала лук, только с шестью жилами тетивы вместо одной.
Такой автоматический шестизарядный лук.
Играть на такой гитаре не было никакой возможности, но мы играли. Одноклассницы смотрели на нас такими глазами, будто это были не мы, а четверо идолов из Ливерпуля, и теперь уже они нам писали глупые записки. Мы летели на гребне докатившейся до нас волны грохотавшего где-то далеко урагана по имени Битломания. Мы пытались отпустить волосы, а родители и учителя безжалостно стригли наши желания. Но мы пели. Пели на всех школьных вечерах.
«Закрой глаза, и я поцелую тебя…».
А потом все вдруг закончилось. Чихали тарелки духового оркестра, когда нам выдавали аттестаты, плакали мама и сестра в полупустом зале какого-то клуба, мы повзрослели и целовали дождливым утром после выпускной ночи одноклассниц и губы.
Дождь в дорогу — хорошая примета.
Я двигался прямо. Передо мной были дубовые двери института. Меня знали там. Еще учась в школе, я выступал за их команду борцов и пел в институтской самодеятельности. Вообще, по словам тренера, у меня, как у борца классического стиля, были перспективы на будущее. Я резко подворачивал бедро, хорошо «мостил» и проходил в корпус. Мне надо было выбирать — между музыкой и спортом. В институте я выбрал спорт, хотя пел на всех курсовых вечерах. Мы учились одной большой командой, вместе тренировались, вместе ездили на сборы, только у меня была еще… Люда.