Он очень гордился своим домом. Никогда не уходил на работу и не возвращался, не окинув ласкающим взглядом хибарку из старых шпал, крытую ржавым железом, с покосившейся трубой. Каждый вечер один или в сопровождении матери обходил вокруг, прикидывая и подсчитывая, какой доход можно будет извлечь, когда все отстроят и приведут в порядок. От комнаты, выходящей окнами на большак, ожидали самую большую прибыль. Только подвернулся бы кто-нибудь, кто откроет лавку, — семь, восемь, может быть даже десять рублей обеспечены в месяц. Досчитавшись до таких капиталов, оба Звирбула на некоторое время умолкали, чтобы не отвлечь друг друга от созерцания чудесной, невероятной, но, кто знает, может быть и осуществимой картины будущего. Мечты, направленные в эту сторону, не знали удержу. «Вот бы в маленькую комнатку вставить окно побольше, пристроить стеклянную веранду, обсадить ее вьющимися бобами или хмелем, а еще лучше — при удобном случае выкопать корешок дикого винограда у вокзала и пересадить сюда, — пусть вьется. Почему бы тогда не жить здесь кому-нибудь из станционных служащих, скажем телеграфистов, а то и кладовщику. Работают они только по десять часов, могли бы посидеть на обвитой плющом веранде, выкурить папироску и почитать газету… Три или четыре рубля в месяц… Четыре рубля!..»
Даже вечером, лежа на своих нарах, Звирбулы не переставали рассуждать и спорить. Звирбулиене ругала Августа: сегодня на большаке встретил сына Гаранчей и выпросил у него папироску. Разве так необходим этот адский огонь во рту? Так — одна папироска, потом другая, пока не научится курить и сам не начнет покупать; весь дневной заработок пустит на ветер. Вот идет дождь, вода по трубе стекает на чердак, капает на плиту — разве там, на казенной постройке, нельзя добыть кусок жести и прикрыть дыру, чтобы не гнил потолок. Но он ленив, как бревно, и с каждым днем делается все неповоротливее, утром спит до восхода солнца, будто из сна можно сварить кашу…
Август резонно отвечал, что она сама ничего не хочет делать. Поросенку нечего жрать, подрывает стенки у хлева, загородку то и дело приходится чинить, чтобы не вылез и не разрыл картофельного поля у Зенита. Насчет жести его учить не надо. Листовую жесть привезли из Риги и сложили в кладовой; когда обрешетят крышу и начнут работать кровельщики, можно будет стащить лист-другой и принести за пазухой. Иные старухи даже из города ходят к хозяевам полоть, а она здесь возится с чужим ребенком, селедок на нее не накупишься у Миезиса. Откуда вчера в золе взялась картофельная шелуха? Пекла небось и ела втихомолку, а у него в животе булькает от вечной сыворотки. Хорошо бы этим летом оштукатурить маленькую комнату, глины на берегу сколько угодно, мела нужно прибавить самую малость — на стройке, под навесом, целых полвагона лежит, привезли из Икшкиле; ведро мела взять, никто не заметит. Когда стены оштукатурены, побелены и обведены синим ободком, то это — как в Риге. В Риге такую комнату за полтора рубля не получишь. В Риге за такую комнату платят два и два с полтиной…