Валентин сидел, выбрав место почище, чтобы не запачкать темно-синий матросского кроя клеш. Белую тугую рубаху напрягал ветер, задирал синий воротник. Но загар на его узком большеглазом лице был по-прежнему слабый, неплотный.
– У нас в училище почти все ребята с девушками переписываются, – говорил Валентин. – Бывает, конечно, по-всякому… Но я думаю, что лично у меня дело перепиской не ограничится. Отец у нее работает в Киеве, в театре. Артист. У них даже дача есть…
Васька помолчал. Только когда Валентин показал ему фотографию девушки, Васька немногословно согласился, что девушка красивая.
– На Тамару Макарову похожа, – вдруг заключил он. – Она, чай, может себе тоже артиста найти. Много ведь артистов-то…
– Ничего ты не понимаешь, – оборвал Валентин. – При чем тут артисты, когда она учится в педагогическом?
На это Васька опять сказал задумчиво:
– Вон Нинка Рязанова тоже в педагогический хочет. Боится, не сдаст… А Нюрка ихняя – на медсестру. Если в колхозе отпустят.
Брат поглядел на него как-то иронически.
– А ты сам-то, что же, никуда не собираешься?
– Я-то?.. – Васька поглядел в глубокое небо. – Я пока никуда. На тот год в армию ведь… А пока на водителя сдам. Дома-то, чай, тоже кому-то надо…
Он приподнялся и сел. Валентин видел, какие у Васьки большие, не юношеские руки, какие клещеватые пальцы, какие наеденные ржаным хлебом скулы. Ему вдруг стало жалко брата, но он не удержал просящееся наружу чувство собственного превосходства.
– Ну что же, браток!.. – сказал он, как старший и как совсем взрослый. – Каждому свое. А у меня академия морская впереди.
И он встал во весь рост, словно принял строевую позу.
Васька поднял зеленые глаза, прошелся по клешам, по белой матроске брата.
– Валяй! – подумав, сказал он. – Только, чай, трудно будет поступить в академию-то?..
…Васька как в воду глядел: дорога в академию Валентину не легла. Осенью шестьдесят первого приехала в деревню со слезами Полина. Не успев поздороваться и не попив с дороги чаю, принялась выкладывать свое горе: из училища Вальку отчислили. И теперь дальнейшую воинскую службу он отбывает в какой-то строительной части.
– Пишет, что никакой ему жизни нет: один только кирпич видит да цемент… – горько сказала Полина. – А ведь какая перспектива была у парня!
Родная мать молчала. Смысл происшедшего туго шел ей в голову.
– Да за что же его, господи?.. – вымолвила она наконец.
– Нервный очень, обидчивый, – вздохнула Полина. – С начальством никак не мог отношения наладить. Бездушно очень подходили к нему.
Тогда мать спросила гневно:
– А ты чего же смотрела?