В перерыве мы их отыскали в буфете, где они обсыпали друг друга поп–корном, брызгались из трубочек кока–колой и бегали друг за другом. Все они были грязные, мокрые и весёлые.
По дороге домой они хихикали. Боря сказал, что он сосчитал, что двадцать восемь человек было на сцене. Даничка широко открывал рот, брался за сердце и передразнивал актёров. «Куда, куда вы удалились…»
Они смеялись без умолку, все вместе пели, толкались и хохотатли. Из звуков музыки у них не родилась трагедия.
Такое весёлое наслаждение от оперы ни Чайковский, ни исполнители представить не могли, сочиняя драматическую историю, хотя, может, Пушкин и похохотал бы вместе с ними.
Оперные наслаждения мы больше им не предоставляли и не испытывали музыкой. Музыкальное воспитание и музыкальное развитие наших мальчиков пошло на самотёк. Они без нашего ведома полюбили Мадонну в лифчике и подвязках, танцующего Майкла, резкие звуки, ритмы, рэп, а не Баха, — клавесин был отодвинут к стенке.
Не получились композиторы, то пусть будут художники! Может, реализуют семейные художественные задатки? Ещё в Хьюстоне мы отдавали Даничку на обучение рисованию в созданную художником Фимой Ф. частную детскую школу. Занятия он проводил у себя в доме во дворе у бассейна. Мы купили для Данички мольберт, краски, бумагу и даже холсты. Фима основательно объяснял, чтоi необходимо художнику.
Во время первого занятия Даничка разложил мольберт и рисовал всё, что придёт в голову, самовыражался в виде хвостатых коней с ковбоями, индейцев в перьях и разбойников с пистолетами. Фима сказал, что в его школе нужно начинать не с выражения себя, махать кистью как попало, а учиться водить кистью по правилам, изучить законы света и тени, свойства красок и рисование начать с пустой бутылки. Две совершенно пустые бутылки буро–чёрного цвета вышли из‑под Даничкиного карандаша. Потом к ним присоединился красный горшок из глины. К четвёртому или пятому занятию Даничка, освоившись с бутылками, горшками и со всей домашней утварью, не выдержав больше буквального подражания натуре, перешел к яркому самовыражению — на этот раз своей первой любви. Он нарисовал девочку, мольберт которой стоял рядом с его, с взъерошенными волосами, с метлой и с хвостом — ведьму, и хотя сходство ведьмы и девочки было весьма отдалённое, но он подписал Julia и показал ей. Юля не оценила такого дерзкого признания, схватила рисунок, отбежала с ним в сторону и разорвала. Даничке не понравилось неприятие портрета и отвержение. Он подбежал к Юле сзади, намереваясь спихнуть её в бассейн, она ловко уклонилась, и художник сам свалился в бассейн вместе с объяснением и с визгом. Выскочив из воды, Даничка побежал за возлюбленной вокруг бассейна. Мольберты и краски сами попадали в бассейн, и Фима временно уволил Даничку с занятий.