— Это только кажется, что всё такое страшное, на самом деле все эти лохмотья довольно дорогие, и самая страшная мешковина — самая престижная. Щёгольской одеждой считается списанное военное одеяние.
— Я им в другой раз престижных холщовых мешков с военных складов привезу, пусть разделывают. Я видела вчера, как Боря с Элей безжалостно кромсали вдоль и поперёк новые голубые джинсы. Изрезали ножницами джинсы сикось— накось, и этого мало, они кинули их в хлорку. Не в них ли они вырядились!? А ты им покупаешь хоть какую‑то одежду?
— У меня право покупать для них только белые носки и чёрные трусы. Носки я покупаю в таких несметных количествах, что как‑то приятельница спросила, увидев тонны закупленных носков: «Они у ваших детей одноразовые?»
Каково же было Олино удивление, когда она заметила, что Даничкин приятель Роб пришёл на день рождения со своей едой. Он сам себе разогрел и спокойно съел своё принесённое. Оля никак не могла поверить, что так бывает, и спросила у Данички:
— Почему твой приятель принёс сам себе котлету?
Даничка ответил:
— Роб хотел это есть!
— Но ведь он пришёл к тебе на день рождения!
— Он хотел хамбургер, а думал, что у меня только «хотдоги», и себе взял хамбургер! Вы приходите с бутылкой вина, а он с хамбургером!
Удивилась она и тому, что хлеба дети никогда не употребляли и хлеб к еде не подавался.
— Боря, а ты знаешь что такое хлеб? — спросила Оля.
— Да, знаю, — ответил Боря, — это сорт пиццы.
Вечером в новостях по телевизору показывали заседание парламента в одной африканской стране, несколько белых присутствовало на этом заседании. Лёня спросил: «Почему там белые?» Оля ответила: «Их приготовили на ужин!» Я засмеялась, Даничка сверкнул глазами и на меня, и на Олю, просто растерзал взглядом! Оля стала оправдываться, что, мол, это такая шутка, как в анекдоте. Хорошо, что Лёнины дети не поняли, а Илюши не было в комнате.
— Даничка, мне негры даже нравятся, они весёлые, открытые, — продолжала оправдываться Оля. — Они похожи на русских, — тоже, наверно, не могут приспособиться к безумному темпу американской жизни.
Даничка, расслабившись, сказал совсем спокойно:
— Вас могут побить чёрные, если услышат, как вы говорите. В Хьюстоне в школе, когда меня дразнили «коми», я дрался.
— Это что значит — «коми»? — спросила сестра.
— Так дразнят коммунистов, — ответил Даничка.
— Скажи, Даничка, а евреев дразнят? — поинте–ресовалась сестра.
— В Хьюстоне в школе дразнили.
— Как?
— Мат, посмотри, пени покатилось… У тебя длинный нос, потому что воздух бесплатный…
По мере того, как приближалось время её отъезда, Оля достаточно наудивлялась в Америке, смеялась, что её никто не изнасиловал, хотя предупреждали, что каждую минуту насилуют, никто не ограбил, хотя тоже советовали прятать кошелёк. Но больше всего удивилась, когда услышала, что в Америке бывает «домашнее изнасилование». Она сказала об этом Даничке: