— Ну хорошо. — Он снова отвернулся от нее. — До этого времени нам придется что-то сделать. Оставь это мне, я что-нибудь придумаю. А пока я собираюсь увеличить твою зарплату до полкроны и буду давать двенадцать шиллингов за ведение хозяйства. Если ты захочешь больше, то тебе достаточно просто сказать мне.
— Ой! Ох! Спасибо, мистер Мак-Гиллби. — Эмили вскочила на ноги и стояла рядом с ним, глядя ему в лицо. — Как это здорово! И я буду осторожной, я не буду экстравагантной; я буду делать покупки в субботу на рынке.
— Да, я знаю это, девочка. А я буду решать проблемы с углем и газом и прочими подобными вещами.
На лице девушки появилась широкая улыбка. Теперь на нем было выражение радости, казалось, что вся она светится. Он резко отвернулся от нее, прошел в гостиную и закрыл за собой дверь.
Эмили немного постояла, прижав руки к груди и глядя на закрывшуюся дверь; потом медленно и с интересом обвела взглядом кухню. Она переводила взгляд с кушетки, набитой конским волосом, на стеллаж с дельфийским фаянсом; с комода со стоявшей на нем красивой розовой китайской керосиновой лампой, которой когда-то пользовались, на полку над очагом, на которой стояли три комплекта медных подсвечников и такое же количество медных дамских башмачков различных размеров. За ними висело большое зеркало в деревянной раме, наклоненное вперед так, что можно было видеть себя почти целиком.
Эмили посмотрела на свое отражение и увидела, что выглядит счастливой. А почему бы и нет? Разве она не столкнулась с чудом и не была самой удачливой девушкой на земле?
Начались разговоры. И не только разговоры, но и действия, особенно со стороны тех членов общины, которые из сострадания молились около постели Нэнси Мак-Гиллби.
Они приходили по одному, причем женщины проявляли любопытство преимущественно днем, и расспрашивали Эмили о ее обязанностях и о том, как она проводила свое свободное время. Некоторые задавали вопросы, в какое время она ложится спать, другие - запирает ли она дверь.
Хотя Эмили говорила Сепу о визитах, она никогда не рассказывала всего, о чем шла речь. Обычно он был умеренным в своих высказываниях, но однажды вечером, в середине ужина, он положил нож и вилку, опустил подбородок на грудь и, рассмеявшись, сказал:
— Если бы не твой образ мыслей, они смогли бы сбить тебя с пути истинного. Клянусь Богом! Они могли бы. — Потом, посмотрев на нее, он добавил: — Я собираюсь положить этому конец. В четверг вечером состоится собрание общины, и я буду присутствовать на нем. Да, я буду присутствовать!