— Да. На днях я ее вспоминал.
— Просто поразительно, как вы похожи! Даже больше, чем близнецы, хотя говорят, что разнополые близнецы не могут быть абсолютно похожи, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Тогда Шекспир, должно быть, ошибался, когда писал про Виолу и Себастьяна.
— Но ведь просто брат и сестра могут быть похожи друг на друга, правда? Вы с Памелой всегда были очень похожи, я хочу сказать, внешне.
— Только внешне? А по характеру?
— Ни в малейшей мере, вот что самое удивительное.
Но конечно же у тебя и у Памелы есть то, что я называю фамильным лицом — не Наев, а Болдуин-Уайтов.
Когда дело доходило до обсуждения генеалогии, сэр Стэффорд Най был не в силах тягаться со своей тетушкой.
— Я всегда считала, что вы с Памелой пошли в Алексу, — продолжала она.
— Алекса — это которая?
— Твоя прапра… по-моему, еще одно пра, прабабка, кажется, венгерка, то ли графиня, то ли баронесса или что-то в этом роде. Твой прапрапрапрадед влюбился в нее, когда работал в посольстве в Вене. Да, точно, она была венгеркой. Очень спортивная. Венгры — они очень спортивные. Она любила охотиться верхом, великолепно держалась в седле.
— У вас есть ее портрет?
— На первой площадке лестницы, прямо над ступенями, немного вправо.
— Перед сном обязательно взгляну.
— Может быть, ты сейчас сходишь, а потом мы о ней поговорим.
— Хорошо, если вы так хотите.
Он улыбнулся ей, выбежал из комнаты и поспешил вверх по лестнице. Да, у старой Матильды острый глаз: это то самое лицо, которое он видел и запомнил. Запомнил не потому, что оно было похоже на его собственное, даже не потому, что оно похоже на лицо Памелы, но из-за еще более близкого сходства с этим портретом. Красивая девушка, которую привез домой посол, его прапрапрапрадед, если хватает этих «пра»: тетка Матильда никогда не удовольствовалась лишь несколькими. Ей было лет двадцать, она была отважной девушкой, великолепной наездницей; она божественно танцевала, и в нее влюблялись мужчины. Но она была верна, так всегда говорили, прапрапрапрадеду, весьма надежному и здравомыслящему служащему дипломатического корпуса. Она отправлялась вместе с ним в заграничные посольства, и возвращалась, и рожала детей — насколько он помнил, троих или четверых. От одного из этих детей ее лицо, ее нос, поворот головы унаследовали он и его сестра Памела. Он подумал: а эта молодая женщина, которая одурманила его снотворным и уговорила одолжить ей плащ, которая заявила, что ей угрожает смертельная опасность, если он не сделает того, о чем она просит, эта женщина — не может ли она быть его пятиюродной или шестиюродной сестрой, связанной семейными узами с дамой на портрете, перед которым он сейчас стоит? Что ж, может быть. Возможно, их предки одной и той же национальности. Во всяком случае, их лица весьма схожи.