— А потом что?
— Как-нибудь снова обойдётся. Ты только будь послушной! О послушных светлячках Господь Бог заботится.
И тогда мама взяла те двенадцать поленьев и все положила в огонь, но всё же почему-то боялась.
А папа радовался тому, что было очень тепло, и Малыш тоже, так свернулся под периной, что его даже видно не было. И они говорили, что уже не раз было плохо, но потом опять было хорошо, и так заснули, и всё спали, спали и спали.
И сладко им спалось.
Глава седьмая. Малыш ведёт себя всё хуже, но потом раскаивается
И пришла весна. Всё, всё расцвело, абсолютно всё — трава по пояс, роса как кристаллы граната — и пчёлы жужжали так громко, и сверчки стрекотали без устали, а внизу в кустах у ручья пел соловей. «О, время твоё, время любви!»[20] Крёстная и крёстный были с папой в комнате и о чём-то разговаривали. Голубка помогала маме на кухне. Малыш был на улице и поджидал Яночку. Он снова был полон сил и взлетал высоко в небо. Из-за того, что Яночка долго не приходила, он полетел к вереску ей навстречу. Но она уже была в пути и обрадовалась Малышу.
— Так ты, Малыш, опять полетишь. А слушаться будешь?
— О, буду!
— А почему тебе хочется слушаться?
— Ну, вы же все этого хотите, и ещё, чтобы со мной опять чего-нибудь не случилось.
— О, ты ведь слушаться-то не будешь, и с тобой опять что-нибудь произойдёт, может ещё и похуже.
Малыш схватил Яночку за руку:
— Я ведь буду слушаться!
— Да, когда тебя Господь Бог научит.
У мамы на столе уже стояли шоколад и поджаренные крендельки. Они сели, помолились и позавтракали, и им пора было лететь.
Малыш первым оказался на улице. Он взлетел вверх, сделал три круга — как будто ничего! — и опустился на землю рядом с Яночкой.
Все обступили его, и папа начал:
— Дорогой Малыш, вспомни год, когда ты впервые полетел. Мы все тебя уговаривали, чтобы ты хорошенько слушался, а что случилось, ты знаешь. Мы такого себе даже представить не могли.
У Малыша в глазах стояли слёзы, и он уставился в землю.
— Ну, оставьте его уже, полетели! — вмешался крёстный. — Он теперь будет осторожнее.
И они полетели, но только низёхонько и тихонько, чтобы мама с крёстной и Яночка с Голубкой могли поспевать. Ещё они и до ручья не долетели, а мама уже едва дух переводила.
— Подождите, я больше не могу.
И они подождали, а мама плакала:
— Лети же, Малыш, ведь на следующий год я тебя, быть может, провожать не буду. Сам Господь Бог тебя сопроводит!
Попрощались и женщины вернулись. Пока светлячков было видно, они всё время оборачивались — но вскоре те совсем пропали.
— Ах, только бы он слушался! — начала мама. — Боюсь, что не будет.