Вслушайтесь еще раз, произнесите про себя название романа Синклера Льюиса. "У нас это невозможно"…
Карел Чапек, какую бы сугубо фантасмагоричную форму он ни выбрал для своей книги, рассказывал о вещах, европейскому читателю уже знакомых. Его американский собрат по перу заведомо шокировал соотечественников. Стоит представить себе среднего читателя той поры, чтобы немедленно вспомнить бессмертное гоголевское: "Но что страннее, что непонятное всего, — это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно… нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы">[74].
Слова сказаны совсем по другому поводу — но и здесь удивительно к месту.
Мысль Льюиса и вправду отдавала кощунством. Фашизм — и где, в "оплоте демократии"?! Нелепость, клевета… словом, какая-то вредная фантастика. Персонажи романа твердят заученные с детских лет заклинания: "У нас это невозможно" — а вокруг льется кровь и рушатся демократические устои, в которые столь уверовали жители этой страны. В финале мы видим Америку, превращенную доморощенными "сверхчеловеками" в свалку людских отбросов, разобщенную и задавленную террором, где на свободе лишь подонки и подхалимы; те же, кто не согнулся, — прячутся, убиты, замучены в концлагере… Все, решительно все возможно в Америке!
Европейцы тогда уже могли познакомиться с непременными подпорками "корпоративного государства", которым в романе искушал американскую нацию сенатор-демагог Уиндрип: погромами и лагерями. Можно было представить и дальнейшую эволюцию фашистского режима. Собственно, после "ночи длинных ножей", поджога рейхстага и развернутого вслед кровавого террора в Германии и представлять было нечего — достаточно читать газеты.
Художественный прогноз Синклера Льюиса заключался в другом. Он подробно исследовал "интерьер" фашистского здания, осветил явление изнутри. В глубине человеческой души как раз хранятся кирпичики, из которых сооружено это мрачное здание: молчаливое соглашательство тех, кто пасует перед наглой поступью невежд и бандитов.
Вспомним фразу Чапека о "заговоре образованных людей" (на память приходит еще умный фильм итальянского режиссера Бернардо Бертолуччи "Конформист"). Издатель провинциальной газеты Джессэп из романа Льюиса тоже поначалу исповедует философию бытия над схваткой; во всем облике, в высказываниях и поступках Джессэпа сквозит нескрываемое гордо-ироничное презрение интеллектуала к обезумевшим недоумкам… Однако после их прихода к власти, насмотревшись всякого и побывав в концлагере, Джессэп разительно меняется: интеллигент выбирает "свою" сторону баррикады. Берет в руки оружие.