Агеев долгое время, самые лучшие свои годы, был «человеком войны», когда многие проблемы, даже большинство из них, решались в соответствии с требованиями обстановки, а никак не в плане настоятельных советов правозащитников. Таковы были условия.
Вот и в борьбе с преступностью, особенно в тех ее сферах, где иной раз «усилия» правоохранителей странным образом совпадают с «усилиями» уголовников, Филипп, при острой, разумеется, нужде, действовал так, как его научили хорошие люди. Те, что отправляли молодежь за тридевять земель на войну, в истинном смысле которой разобрались только потомки. Грамотно действовал, хотя кое у кого мог и возникнуть вопрос: как же, мол, так, – в мирное время, да фронтовыми методами? Удивляло, что никто впоследствии как-то не жаловался на применение Филиппом дополнительных «усилий». Кто-то не успевал, а кому-то казалось, очевидно, что жалоба сама по себе бессмысленна. Ну, что она может еще добавить к тому, что уже им же сказано? Молчал бы – другое дело… Очень ценил Турецкий это прекрасное рабочее качество Фили Агеева. Потому и обрадовался, когда Славка предложил прислать в станицу именно его.
Александр Борисович умел, но не любил стрелять. Он прошел в свое время правильную школу Грязнова, а тот постоянно повторял, и Саня тоже усвоил, что самое противное на свете – это стрелять в живых людей. И нередко повторял эту ставшую широко известной фразу своим ученикам – студентам-юристам и практикантам. Тоже имея к тому основания.
Здесь, в станице, Турецкий не предполагал пока стрелять, но, как говорится, кто знает! Это человек предполагает, а располагает-то Всевышний и никто другой. Так что если не объявится конкретная надобность применять оружие, то силовая защита потребуется совершенно определенно, а до мастерства Фили дотянуться редко кто мог. Более того, никто и предположить не мог, что в этом невысоком и невзрачном человеке, подбирающемся к своему полувеку, таится такая опасная взрывная сила. Внешность, известно, бывает обманчивой, и Агеев с удовольствием пользовался этим распространенным заблуждением, причем вполне профессионально. Поэтому и чеченцы, о которых достаточно подробно рассказал Александр Борисович, частично и со слов Грязнова, сразу заинтересовали Филю. Служа в разведке спецназа, он, естественно, владел языком «маленького, но гордого» народа, – в пределах необходимого, разумеется.
В Замотаевке Турецкий надеялся получить от криминалиста Жоры результаты дактилоскопической экспертизы. И если предположения о принадлежности отпечатков пальцев беглым бандитам-боевикам из федерального розыска подтвердятся, этот факт мог бы во многом облегчить решение вопроса о роли одного ответственного генерала в совершенных преступлениях прошлого года, «повешенных» его же стараниями на невиновного пчеловода.