– А что у вас за срочность такая, Александр Борисович? Ну, подождите немного, появится судья и решит ваш вопрос в два счета, все-таки это – по ее ведомству…
– Да я хочу побыстрей избавиться от этого маразма! Нет, но этот ваш адвокат – он же настоящий феномен! Между нами, его что, сама Санаева, что ли, на свой процесс и назначила? Я так из его слов понял. Это ж – ни в какие ворота! Нет, я понимаю, своя епархия, ворочу, чего хочу, но есть же элементарная законность! Я ему так прямо и сказал вот только что: сам по себе этот факт уже является вопиющим нарушением служебной этики! Ну, прямо роскошная иллюстрация к докладу верховного судьи на очередной сессии!
– Нет, Александр Борисович, я уверен, что все это не так, как вам представил адвокат. А что он того… это, к сожалению, прискорбный факт, никуда не уйдешь от этого. М-да… Но ведь никто, наверное, и не захотел включаться в процесс, вот, в чем беда, наверное, тогда и назначили первого, кто под руку подвернулся. Конечно, совершили ошибку. Надо исправлять, согласен. Так вы-то чего хотите, встретиться с этим… с Калужкиным? А кто мешает? Поезжайте в следственный изолятор, а я уж позвоню им и попрошу оказать вам содействие. Поверьте, мне прискорбно слышать от вас подобные оценки, но ведь, недаром говорится, что со стороны всегда виднее. Так что нет проблем, рад помочь. Всего доброго, – заторопился он и положил трубку.
«Ага, прискорбно ему! Ну, сукин сын!.. Крепко его тряхнуло с наркоманом – не ожидал удара с этой стороны. Сразу подобрел. Интересно, что они теперь с ним сделают? Выгонят? Уберут? И судье хороший подарок, а то развели тут, понимаешь, хозяева жизни… Интересно бы послушать, как станет оправдываться перед ними наркоман? Зато нет у них проблем, хорошо живут…».
Калужкин имел вид опустившегося бомжа, у которого отсутствовали какие бы то ни было жизненные перспективы. Более того, показалось, что этот крупный, совсем не старый мужик окончательно простился со всем своим прошлым, с людьми, с Катей и Петенькой, которых ему больше не суждено никогда увидеть, да и с самой жизнью. Интерес потерял, поэтому и говорить не мог поначалу, только равнодушно слушал Турецкого и кивал, когда Александр Борисович передал узнику привет и пожелания удачи, на которую надеялись все знавшие его станичники и Катя в первую очередь. Его помнят и не верят ложным обвинениям.
А чтобы как-то повернуть ход расследования, объяснил Антону Турецкий, ему требовалось точно знать причину ссоры пчеловода с Грибановым. Но при этом не надо объяснять, почему они перед своей громкой уличной ссорой квас пили в доме и смеялись.