– Я не знаю. Слышал, что его куда-то перевели. С понижением в должности. А вот акты экспертиз ко мне в руки попали, очевидно, уже отредактированными. Отсюда и несовпадения, о которых вы говорите. Но не я их редактировал, уж поверьте. И вина моя может заключаться в том, что я выполнил прямые указания областного прокурора, иначе меня бы выгнали без всяческих пособий. А у меня, извините, жена не работает и не блещет здоровьем, и дочь получает копейки – из милости. Сами знаете какой! И главное – чьей… – Последние слова Егоркин произнес зло и громко, после чего замолчал. Впрочем, и говорить уже было не о чем.
Но, прощаясь перед уходом, Вячеслав Иванович напомнил Василию Игнатьевичу о том, какая опасность грозит его дочери, а также и о том, что, вполне возможно, если удастся привлечь к делу Калужкина внимание Генеральной прокуратуры, от Егоркина в любом случае потребуют объяснение. Лучше продумать заранее.
Глава шестая
Секрет пчеловода
Вспоминая не самый содержательный, полный недомолвок разговор с Калужкиным, Турецкий пытался понять, почему тот заговорил о старых своих ульях, которые давно собирался менять? Ну, первое, что приходило на ум, это информация о том, что именно в старых ульях мог спрятать пчеловод какие-то важные документы. Скорее всего, именно те, которые и разыскивала милиция во главе с дознавателем Полозковым. Но, рассказывая о том, какой тщательный обыск производился в доме и хозяйственной пристройке Калужкина, где так ничего и не нашли, Катя Нефедова практически свела к нулю такое предположение. И, тем не менее, старые ульи не давали покоя. Может, у них имелось второе дно? Но как проверить, если и дом, и пристройка, и даже старый сарай, где ничего, кроме дров, по словам той же Кати, не находилось, были опечатаны еще при аресте хозяина? И лиловые печати успели уже выцвести от солнца и ветров. Необходима была помощь самой Кати…
Несмотря на свою, более чем своевременную, помощь агенту Скоркиной, Александр Борисович не мог до конца рассчитывать не то что на ее помощь, но хотя бы лояльность в отношении себя и своих дальнейших действий. Единственное, что ему, как он понимал, удалось, это установить некий паритет: я – информацию тебе, ты, соответственно, – мне. Но это вовсе не означало, что между ними установились доверительные отношения и она больше не станет доносить начальству, то есть Привалову, который требует от нее максимального внимания к «москвичу». Еще как будет! Ну, может, как говорится, в щадящем режиме. Потому что если она пропустит тут что-то серьезное, генерал с нее шкуру спустит. Или на зону обратно отправит, откуда, надо понимать, и взял к себе «на работу». Такое практикуется, когда органы вербуют агентуру из контингента осужденных не за особо опасные уголовные преступления, предоставляя им именно как бы некую свободу и самостоятельность. Но только человек, соглашающийся на сотрудничество, всегда попадает в еще большую зависимость от воли и прихоти своего «работодателя». Вот и Настя, походя, заметила в телефонном разговоре с Приваловым, что на зоне ей было лучше, легче, во всяком случае…