– Привет Дорофеич, с праздником!
– С праздником! Да только язык, там-та, не поворачивается сказать про праздник. Поминки сплошные. – Дорофеич, как всегда рукавом, вытер глаз.
– Да-а, родной, искушения, – водитель Слава открывал задние двери машины. Пора было грузиться.
– А что это тебя не видно было? Командировка, там-та?
– Можно и так сказать. Матушка отправила помочь М-скому монастырю. У нее там сестра родная игуменьей – Ангелина. Два дня землю да навоз в мешках на огороды с ферм возили. Я вчера вечером замучился оттирать машину у дома. А вонь! Просто феерическая!
– Какая, там-та, вонь? – Дорофеич тоненько засмеялся, будто заикал, обнажив беззубые десны.
– Знатная вонь, одним словом, – засмеялся за ним и «витязь», демонстрируя безукоризненно ровные зубы.
К машине уже спешили мать Нина и мать Евгения. У Евгении было красное, апоплексическое лицо. Посмотрев на сестру утром на службе, матушка сказала:
– Тебе бы лучше отлежаться.
Но, замученная чувством вины и жаждущая восстановления своего реноме, Евгения отвергла категорично милость игуменьи.
– Нет, нет! Я наведу порядок в этих лавках! А с выставкой давно пора завязывать, убытки одни. Виновата, все на самотек пустила, пора и честь знать, и обязанности.
– Ну-ну, Бог в помощь, – недоверчиво посмотрела Никанора на раздухарившуюся монашку.
Решили ехать в три самые крупные лавки: в центре города и на выставку. Маленькая лавка, на южной окраине, могла и подождать пару дней: там товар уходил плохо и выручки были жидковаты. Когда почти все коробки были загружены, к машине широкой поступью, стремительно, подошла матушка Никанора. Благословила водителя Славу и, обращаясь к келейнице, категорично сказала:
– Мать Нина! Останься! Что-то беспокойно мне без тебя. Следователь уже здесь. Иова допрашивает. Снова-здорово: тайны мадридского двора у матушки за спиной. Словом, останься. А тебе, Евгения, Капу, может, взять?
– Ни-и-и… Мы вот со Славочкой прекрасно…
– Ну, с Богом! – Матушка перекрестила путников.
«Газель» еще не успела развернуться, а настоятельница с келейницей уже бодрым шагом шли к корпусу, и мать Никанора грозно наступала на сестру:
– Давай, подробно про пропащую Галину и Иова. Алевтина стрекотала, как всегда заполошно, ничего не разберешь. А ты мне по пунктам.
Нина, вздохнув, мысленно произнесла: «Господи, пронеси» и начала открывать страшные тайны монастырского двора.
Когда Быстров, выйдя из здания отделения внутренних дел М-ского района, уже собирался садиться в милицейский «уазик», чтоб ехать в Голоднинский монастырь, к нему подбежал запыхавшийся эксперт: