— Скобе из того же гнезда птица, — проговорил Нильс жестко.
На этот раз я не защищаю Арвида. У меня просто нет сил для этого.
— Из России же ясно сообщили — Акселя у них нет. Не было его в лагере, когда пришли русские. Ты не веришь? Веришь бургомистру? Слушай, Рагнар, что случилось с Акселем, в конце концов выяснится. Человек не может пропасть, как иголка. Не от Скобе и не от Харта ты дождешься правды. Но правда выйдет наружу. Она не только тебе нужна.
Они все протянули ко мне руки, что-то сдавило мне горло, и я сказал:
— Спасибо, мальчики. Вы настоящие земляки. Спасибо, что не забыли в тяжелую минуту.
Вместе с ними я выхожу на улицу. Рассы́палась, рассы́палась семья, — стучит в голове.
— Значит, Эрик на Торне, — сказал я. — Стало быть, один грех долой. Я так и объяснял бабушке Марте: Эрик в отъезде, на дальнем промысле.
— Никак ты отпеваешь ее? Брось, — ответил Нильс. — Поживет еще старушка. Главное — покой для нее. Помни.
Мы остановились у шоссе, и Микель прогудел, что семья у меня еще наладится, только бы не было войны. И все согласились с ним.
— Представляете, друзья, какая будет радость, когда люди избавятся от войн, — молвил Нильс. — Какая великая радость! Я думаю, в каждой стране устроят праздник мира.
И Нильс рассказал нам, как видится ему это торжество. У нас отведут для этого широкую, красивую долину, хотя бы Роммендаль, где сейчас аэродром. На поездах, на машинах приедут гости из-за границы. Сойдутся финны и немцы, поляки и французы. Приедут русские. Когда все выйдут на поле и поднимут свои знамёна, поле как бы покроется цветами. Праздник начнется, может быть, без всяких речей, а так, что все сто тысяч умолкнут на несколько минут и будут стоять молча, держа свои знамёна. Это минуты молчания в честь тех, которые погибли, отстаивая мир. И каждый подумает о близких, которых он потерял, о тех морях огня, которые пришлось пройти, чтобы завоевать этот праздник.
— Во́йны сами не исчезнут, — закончил Нильс. — Надо связать руки тем, кто их затевает.
В могучем своем кулаке он сжимал трубку, ветер выдувал из нее искры, они вылетали и чертили тоненькие огненные ниточки в спускающихся сумерках.
Нильс умеет говорить, — этого у него не отнимешь. Один Арвид Скобе найдет, что́ возразить Нильсу.
Что же до меня, то я еще тверже скажу себе: «Заботься о своей семье, Ларсен, и не ссорься с земляками. Не так уж много нас уцелело, — рыбаков из Сельдяной бухты».
К вечеру бабушке Марте стало лучше.
— Никуда я не гожусь, Рагнар, — сказала она, приоткрыв глаза.
Я пообещал ей, что она скоро поправится, но она не обратила внимания на эти слова. Она думала о чем-то своем. Я поправил ей подушку и хотел уйти, но она удержала меня.