Когда Мигель замолчал, истощив весь запас своего путаного красноречия, Джоанна чихнула раз и другой и спросила жалобным тоном:
— У вас нет с собой какой-нибудь мелочи? Может быть, мы зашли бы выпить горячего кофе. У меня абсолютно промокли ноги, а портмоне я забыла. И вы сами — почему ходите без плаща в такую погоду? Вот увидите, завтра будете тоже чихать. На всю аудиторию! Вы ничего не имеете против, если я приду послушать?..
Улыбаясь воспоминаниям, Мигель посмотрел на часы — было пять минут десятого — и, закурив новую сигарету, пересел подальше в тень: утреннее солнце уже припекало во всю мочь. К заправочной станции напротив подъехал тяжелый грузовик с прицепом, потом бесшумно подлетел роскошный обтекаемый «нэш амбассадор». Из него вышел толстяк в белом костюме. В какой, собственно, машине должна приехать«. Джоанна? Если бы знать, можно увидеть заранее, еще от поворота…
…Тот год, проведенный вместе в столице, и положил основание их любви. Потом они оба кончили — Джоанна свой колледж, а он университет. Ему предлагали работу в министерстве просвещения, но Джоанна уезжала в США, и ему хотелось жить поближе к ее родным местам, чтобы иметь возможность быть вместе хотя бы во время ее приездов на каникулы. Он устроился народным учителем сюда, в поселок Коатльтенанго, расположенный в получасе езды от имения Монсонов. Джоанна познакомила его со своим отцом. Дон Индалесио принял молодого учителя очень холодно и высказал сомнение в пользе этой нелепой затеи — открывать школы для детей пеонов. О подлинном характере отношений между Джоанной и «этим Асеведо» он, разумеется, не догадывался. Мигель тогда уехал из «Грано-де-Оро» взбешенным и в первое же свидание наедине — накануне отъезда Джоанны в Нью-Йорк — наговорил ей кучу страшных вещей, за которые просил потом прощения в каждом письме. Впрочем, Джоанна ничуть не обиделась, отношение отца к Мигелю она и сама нашла возмутительным, но понадеялась на время.
Время, к сожалению, ничего не принесло. Наоборот, начало проведения аграрной реформы окончательно сделало учителя и плантатора заклятыми врагами. Мигель никогда не писал об этом Джоанне и ничего не сказал во время прошлогодних каникул, в свою очередь понадеявшись, что она сама поймет это рано или поздно. Теперь, очевидно, она это поняла, судя по вчерашней записке.
Мигель покачал головой и втоптал в пыль окурок. Очень неприятно становиться между отцом и дочерью, но иного выхода нет. Джоанне так или иначе не место в этой среде, она чужда ей и никогда не будет в ней счастлива. Вообще странно, как такая девушка — с такими взглядами на жизнь — могла вырасти в семье Монсонов, в окружении всех этих Гарсиа, Орельяна и прочих. Впрочем, она ведь здесь и не росла, разве что до семи лет. А последние годы — два-три месяца каникул и все остальное время в колледже, в университете… ну, и с ним, с Мигелем. Можно сказать без хвастовства, что сегодняшняя Джоанна наполовину воспитана им самим.