– Ты не бойся, он дойдет. Он очень упрямый.
– Я знаю. Джейкоб тоже был очень упрямым.
– Джейкоб?
– Мой брат.
– Другой брат? Э, красивая, сколько у тебя братьев? Может, второй согласится принять за тебя калым?
Герду вопрос почему-то взволновал. Сколько у нее в самом деле братьев? Кей. Джейкоб. Джейкоб и Кей. Девушка нахмурилась, а потом счастливо рассмеялась:
– У меня один брат! Я вспомнила: Джейкоб не умер. Он просто стал… – Тут она замолчала.
– Э-э, – сказал Салим, – красивая, как пери, и такая же дурноватая. Не помнит, как собственного брата зовут.
Но Герда действительно вспомнила, куда подевался Джейкоб. К сожалению, она вспомнила не только это. Вздрогнув, девушка привстала и оглянулась. Ничего не было видно, кроме мокрого тумана.
Нет. В тумане послышались шаги. Герда сжалась, не зная, кто выйдет из белой мглы. Кей? Джейкоб? Иенс, мертвый и с сетчатыми глазами? Туман раздался. В освещенный круг ступил человек с лицом знакомым и в то же время бесконечно чужим.
– Что ты там видел? – шепнула Герда.
Человек остановился перед ней, улыбнулся и успокаивающе произнес:
– Все будет хорошо, Клара. Поверь мне.
Она не знала, верить или нет, потому что человек с двойным лицом мог и соврать, и сказать правду. Герда совсем растерялась, но тут над дюнами разнесся возмущенный вопль Салима:
– Ну вы даете оба! Опять перепутали имена. Вечно вы путаетесь, люди.
Кей рассмеялся – и секунду спустя Герда подхватила его смех.
Когда над восточным горизонтом вспыхнула серебряная полоска, они вернулись в караван-сарай. Кей тащил гитару и что-то мурлыкал себе под нос.
Шахрияр уже не спал. Стоя на утреннем холодке, он кормил верблюда с руки медовыми финиками. Заметив троицу, караван-баши обернулся и неприветливо бросил Кею:
– Я ведь просил вас уйти до рассвета.
Кей, ничуть не смущенный, улыбнулся:
– Что, даже не хочешь получить плату за свое гостеприимство?
Бывший султан взглянул на него надменно:
– Что ты можешь рассказать такого, чего я еще не слышал?
– Рассказать не могу. Могу спеть.
Кей уселся на край колодца, обнял гитару и тихо приласкал струны. Над двором поплыл один-единственный дрожащий звук, а затем в него вплелись слова:
Город белых башен и белых каменных стен,
Разбивается о колени прибой песка.
Я вернусь на твои затененные улицы лишь затем,
Чтоб умолкла моя тоска.
Город тысячи поцелуев в глухой ночи,
Где ласкают губы, скользит по руке рука.
Я вернусь под твои карагачи, в твои ручьи,
Чтоб умолкла моя тоска.
От касыды странника слезы стоят в глазах,
Но строку подгоняет следующая строка.
Я вернусь, я шепчу: «Откройся, сезам, сезам!»,