Иенс вздохнул. Ему совсем не нравилось, когда Герда, голая, полускрытая лишь цветами да нелепыми фруктовыми корзинами, позировала его вечно пьяным соседям. Дураки бесталанные, воображающие себя чуть ли не Мастерами-Троллями. Еще у них там вечные сквозняки, того и гляди продует, а легкие у нее очень слабые. В то же время это странно возбуждало: она, такая стеснительная, запросто скидывала одежду и садилась перед камином. Раскрасневшаяся, с капельками пота на узкой спине, в облаке приторного цветочного запаха, как будто сама источала и сладкий запах, и жар… Э, да что там! Господин Гуляка ведь не требует обнаженной Цирцеи. Всего-то навсего портрет… Девочка обрадуется – она всегда радуется, если художникам-неудачникам поступают заказы.
Иенс резко кивнул и сказал:
– Я передам им ваше предложение.
Получилось даже ни разу не заикнуться.
– Ну вот и отлично, ну вот и договорились! – капризно пропел… нет, пропела Госпожа W. Хотя макушка ее вместе с оперением грифа доходила сейчас лишь до плеча Кея, зато настроение было лучше некуда. – А теперь пойдемте уже отсюда! Ужасно хочется кого-нибудь пристрелить.
Глава 3
«Механический цветок»
На следующее утро мортусы крючьями выволакивали из сточных канав трупы, над обгоревшими развалинами Оперного театра кружились лишившиеся вековых насестов голуби, а горожане, покачивая головами, бормотали: «Ох, и славно нынче загуляли Господа K и W. Ох, и славно…»
Иенс очнулся в своей комнате и даже на своей постели. Очнулся от того, что у него дико болела голова, а также (тут пришлось оторвать от подушки неподъемную голову и всмотреться) основательно обожженная кисть правой руки. Кисть перематывал некогда белый, а теперь грязный платок с вышитой красными нитками монограммой «W». Глаза у молодого человека чуть ли не лопались, в горле першило то ли от копоти, то ли от сушняка, и спрут на стене весело двоился и троился – будто не восемь щупалец у морской гадины, а никак не меньше трех дюжин. Иенс застонал. Стон вышел слабый, жалобный и к тому же на редкость противный – будто форточка заскрипела на сквозняке. Молодой человек свесился с кровати, и его вырвало – прямо на коврик, любовно сплетенный Гердой из волокон трутовника. Утерев рот, Иенс снова упал на спину и уставился в обросший паутиной потолок. Комната кружилась, спазмы в желудке хоть и ослабели, но не прекратились. Вспоминать вчерашнее было мучительно стыдно.
Началось все с того, что Госпожа W пожелала испытать винтовку и отстрелила центральное хвостовое перо вороне-альбиносу. Альбиносы считались священными птицами Королевы, притом именно эта ворона проявила редкостную наглость – расселась на фонаре, под которым троица (а точнее, парочка) обсуждала планы на ночь, задрала хвост и совсем уже примерилась погадить на голову Иенсу, когда раздался выстрел. Птаха в облаке перьев и с возмущенным карканьем убралась прочь. Кей зааплодировал. Госпожа W раскланялась, прижав винтовку к груди. Иенс тоже похлопал из вежливости, хотя попасть в упитанную тварь из рогатки смог бы любой уличный мальчишка.