– Привет, – ответил я, пристегивая ремень безопасности. Саша включила заднюю передачу.
Из-под козырька своей кепки я смотрел на медленно удалявшийся от нас дом и думал о том, каким увижу его в следующий раз. Я чувствовал, что после того, как мой отец покинет этот мир, все принадлежавшие ему вещи станут выглядеть убогими и ветхими, поскольку не будут больше соприкасаться с его духом. В тот момент, когда, двигаясь задним ходом, мы уже выезжали на улицу, мне показалось, что я увидел тень, метнувшуюся в одном из окон, а затем – возникшую за стеклом морду Орсона, положившего передние лапы на подоконник.
Отъезжая от дома, Саша спросила:
– Ну и сколько же времени ты не выходил?
– На свет? Чуть больше девяти лет.
– Девять долгих лет во мраке, – продекламировала Саша. Помимо всего прочего, она еще писала стихи.
– Кончай заниматься со мной своими дурацкими поэтическими упражнениями, Гуделл.
– Что же с тобой приключилось девять лет назад?
– Аппендицит.
– А-а, это когда ты едва не откинул копыта?
– Да, только смерть способна заставить меня выйти на солнечный свет.
– По крайней мере с тех пор у тебя на пузе остался весьма сексуальный шрам.
– Ты находишь?
– Мне очень нравится его целовать, разве ты не заметил?
– Заметил и не перестаю этому удивляться.
– Хотя этот шрам и пугает меня. Ты ведь мог умереть.
– Но не умер.
– И каждый раз, когда я целую его, это как благодарственная молитва за то, что ты – со мной.
– А может, тебя просто возбуждают физические дефекты?
– Засранец.
– Это мамочка научила тебя таким словам?
– Нет, монашенки в приходской школе.
– Ты знаешь, что мне нравится и что не нравится? – поинтересовался я.
– Да, наверное, знаю. Все же мы с тобой вот уже два года как вместе.
– Мне не нравится, когда ты начинаешь хамить.
– А с какой стати мне хамить?
– Ну вот и не начинай.
Даже в своей броне из одежды, намазанный лосьоном и в очках, защищавших глаза от солнца, я изрядно нервничал, оказавшись на улице днем. Я ощущал себя беззащитным, а мои многочисленные покровы казались мне хрупкими, словно яичная скорлупа. Саша знала о неуверенности, которую я испытывал, но делала вид, что ничего не замечает. Для того чтобы отвлечь меня и от грозившей мне опасности, и от бесконечной красоты раскинувшегося вокруг мира, Саша делала то, что у нее получается лучше всего, – была самой собой.
– Где ты будешь потом? – спросила она. – Когда все закончится.
– Если все закончится, – поправил я. – Они могут и ошибаться.
– Где ты будешь, когда я выйду в эфир?
– После полуночи? Наверное, у Бобби.
– Проследи за тем, чтобы он включил радио.