А что бы придумали Сьюзен Вульф и Аристотель (за исключением сказочного по глупости ханжества)?
Так, как же мы можем решить, правильно ли, нравственно ли смеяться над Южным Парком? Как мы определяем, является ли смех над Южным Парком частью нравственно верной жизни? Философы иногда используют идею о морально-святом как устройство, с помощью которого можно найти правильный способ действовать или быть. Морально-святой — человек, который настолько хорош насколько возможно. Воображая и размышляя, на кого походил бы такой человек, мы можем отыскать ответы о том, как должны действовать и быть мы сами. Так, канонизировала бы мораль смех над Южным Парком?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сначала вообразить то, на что походил бы морально-святой. Философ Сьюзен Вульф предложила две характеристики морально-святого, которые помогут здесь — Святой любви и рациональной святости. Святая любовь — это когда кто-то заботится только об интересах других. Рациональная святость заботится о собственных интересах, признавая, что ее обязанности перед другими перевешивают или действуют против преследования ее собственных интересов. Для обоих, благосостояние и счастье других является главным. Различие — в смысле жертвы, которую будет нести рациональная святость. Так значит, смех над пердежом Терренса и Филиппа — свят так же, как образ Медсестры Голлум с мертвым зародышем, приросшем к ее голове?
Вульф вероятно сказала бы «нет», предполагая, что, «хотя морально-святой мог бы насладиться хорошим эпизодом „Отцу лучше знать“, он не может, имея чистую совесть, быть в состоянии смеяться над фильмами Маркс Бразэрс или игрой Джорджа Бернарда Шоу». Почему? Поскольку типичный для Маркс Бразэрс и Шоу юмор — за счет других. Людей выставляют идиотами, оскорбляют или ставят в ужасно неловкие или противные ситуации и из-за этих их бед, мы смеемся над ними. Такое представление человека, в качестве идиота, оскорбленного, или находящегося в неловком положении, может нанести эмоциональный и психологический ущерб «жертве» и, следовательно, святой не должен видеть смешного в этом вреде, через смех. Но даже больше, чем вредный потенциал, внимание святого к интересам других делает сомнительным то, что он когда-либо мог бы чувствовать радость, если другие чувствуют боль или оказываются в беде. Если ничего, кроме усилий святого и его энергии не будет во власти помочь «жертве», или из чувства симпатии и сострадания к человеку, святой не станет реагировать на это с насмешкой, ликованием или удовольствием.