Таки-ад-дин был таким, как и его голос: гордым, дерзким, уверенным. Казалось, он был искренне уверен, что Аллах направляет его (как и его досточтимого дядю) и что он сыграет решающую роль в том, чтобы навсегда сбросить крестоносцев в море. Складывалось впечатление, что напыщенность молодого воина, уверенного в собственном предназначении, позабавила Уильяма, словно сам рыцарь достаточно повидал таких честолюбцев в своих рядах — и всех неизбежно поглощала сила намного сильнее, чем их самомнение. Рыцарь озадачил Мириам. Он не соответствовал ее представлениям (и печальному опыту) о грубых франках. По правде сказать, этот Уильям с точеными чертами лица напомнил Мириам превосходно воспитанных молодых людей из Каира, с которыми она все эти годы флиртовала. На удивление хорошо образованный (она была потрясена, когда в разговоре он сослался на Аристотеля), с отличными манерами, Уильям Тюдор разрушил заслуженный стереотип грязных варваров, который засел в памяти Мириам с того ужасного дня в Аскалоне.
Но сейчас, стоя посреди немытых орд франков, она поняла, что этот красавец рыцарь всего лишь исключение. Редкое исключение. Они прибыли в предместья Акры глубокой ночью на четвертые сутки пути. Таки-ад-дин с египтянами провели их до склона у подножия цитадели, знаменующей границы мусульманских владений. Теперь они остались одни. Мириам, ища поддержки, озадаченно взглянула на дядю, но увидела бледного, вспотевшего раввина, который был явно напуган — что ждет их впереди? — как и сама Мириам. Уильям поклялся кровью Христа, что он защитит их даже ценой собственной жизни, когда они окажутся в лагере крестоносцев, но когда путники взобрались на вершину холма и взглянули на огромный палаточный лагерь, растянувшийся прямо до самого моря, девушка поняла, насколько пусты его обещания. Если франки решат причинить им зло, то она и дядя, несомненно, умрут. Или с ними произойдет что-нибудь похуже.
Часовые крестоносцев, словно привидения, казалось, материализовались из воздуха. Они выскочили из-за деревьев и нацелили свои арбалеты на вновь прибывших. Однако, разглядев лицо Уильяма, освещенное желтым сиянием убывающей луны, поднявшейся над холмами, они опустили оружие и замерли как вкопанные. Часовые с удивлением уставились на путников, но не решились задавать своему полководцу какие бы то ни было вопросы. Уильям кивнул солдатам, оценив их подготовку, а потом повел свою веселую разношерстную компанию — двух евреев и чернокожего сарацина — в центр ожидавшего их внизу ада.
Мириам вцепилась в дрожащую дядину руку, а Уильям с высоко поднятой головой поскакал вперед через изумленную толпу солдат. Пересекая толпу вражеских воинов, облаченных в тяжелые кольчуги под длинными развевающимися плащами, украшенными крестами, Мириам увидела, как люди и в самом деле отступают в стороны, давая дорогу рыцарю и его странным гостям. И хотя никто не решился им воспрепятствовать, явно признавая власть Уильяма, все налитые кровью глаза были устремлены на евреев. На нее. Впервые в жизни она была рада, что ее лицо скрывает платок, а женские прелести — мешковатая одежда. Однако, несмотря на то что из-под тяжелой паранджи можно было разглядеть лишь зеленые глаза и лоб, Мириам почувствовала, как в чреслах мужчин зашевелилась пугающая похоть. Они несколько месяцев не видели женщин, и само ее присутствие будило в них животные инстинкты.