Мириам наблюдала, как Саладин, склонив голову, в тяжелых раздумьях меряет шагами комнату. Его левая щека подергивалась — так происходило всегда, когда султан пытался обуздать ярость, бушующую в его душе. И поскольку война проникала все глубже и глубже в повседневную жизнь, этот нервный тик стал еще больше бросаться в глаза.
Они находились в личных покоях султана, спрятавшись глубоко в недрах дворца. Тут не было окон, и этим вечером на них падал свет от единственной мерцающей свечи, свисающей с каменной стены рядом с надежно защищенной дверью.
Мириам поймала себя на том, что все больше времени проводит с Саладином в этой тайной комнате, но совсем не так, как она себе представляла. Да, они насладились несколькими страстными ночами после их первого свидания, но девушка стала играть роль скорее благодарного, понимающего слушателя, чем чувственной любовницы. Она стала просыпаться среди ночи от стука в окно, выглядывала спросонок и видела Захира, курдского стража, которого Саладин приставил к ней, когда она только приехала в Иерусалим. На этого несчастного юношу была теперь возложена обязанность тайно провожать Мириам к Саладину.
Ему было крайне неуютно от этой обязанности, и он никогда не подходил к двери. Он скорее будет стоять у ее окна с пригоршней камешков и бросать их в окно, чтобы сообщить о своем приходе. Мириам быстро набрасывала на себя платье и на цыпочках выходила на улицу, хотя понимала, что и дядя, и тетя отлично знают, куда она направляется. Она не могла внятно объяснить, почему остается такой скрытной. Вероятно, всему виной каирское воспитание, напоминавшее о себе чрезвычайным смущением.
Маймонид с Ревеккой никогда и словом не обмолвились о ее ночных исчезновениях, хотя Мириам знала, что их обоих не на шутку пугает ее роман с султаном. Несмотря на то что дядя после ее начального флирта с Саладином предупреждал Мириам, чтобы она держалась подальше от султанского ложа, он в конце концов понял, что уже не в его силах остановить своевольную племянницу, когда дело приняло такой оборот. К тому же Мириам не сомневалась, что дядя боится султанского гнева, а потому не станет вмешиваться в их отношения. Осознание того, что Маймонид, которого она любила как отца, испытывает такой ужасный страх перед человеком, в чьих объятиях она спала, чрезвычайно тревожило девушку. Но она не знала, как можно исправить ситуацию. Поэтому Мириам продолжала делать вид, будто ничего не происходит, будто над ее простым домишком в еврейском квартале не сгущаются тучи страха и придворных интриг.